Когда у тебя пятеро детей, и вдруг становится тихо...
У нас пятеро детей. С разницей в возрасте от "умеет кричать" до "кричит словами".Шум — это фон. Мы даже телевизор включаем только для света: звук всё равно не слышно.Бессмысленно спрашивать «кто кричит» — правильнее: почему все остальные молчат?И вот однажды жена уехала к бабушке. С детьми. Все пятеро. На три дня.А я остался один.Сначала — восторг. Ни визга, ни криков, ни крошек под ногами. Чай горячий. Туалет — свободный. Даже не надо никого искать.Потом наступил второй день.Поставил воду кипятиться — и поймал себя на том, что достал шесть кружек. На автомате. Пошёл мыть пол — встал на табурет, чтобы убрать паутину в углу, и поймал себя на том, что зовёшь:— Никитка, подержи…А Никитки нет.На третий день я проснулся сам. Не потому что кто-то дрался. А потому что слишком тихо.Полежал. Пошёл на кухню. Налил себе кофе.Сел. И заплакал.Потому что в этой тишине стало так слышно, как я по ним скучаю.Когда они вернулись — все пятеро, шумные, взъерошенные, с грязными ладошками и ворохом шишек — я впервые не вздохнул устало, а улыбнулся.Они влетели как ураган.— Папааа!— А я нашёл змеиную шкуру!— Папа, я скучала!— А бабушка испекла пирог, но он сгорел!Я сидел на полу в прихожей, весь в ботинках, куртках, рюкзаках. И думал:пусть кричат. пусть орут. лишь бы были рядом.
У нас пятеро детей. С разницей в возрасте от "умеет кричать" до "кричит словами".
Шум — это фон. Мы даже телевизор включаем только для света: звук всё равно не слышно.
Бессмысленно спрашивать «кто кричит» — правильнее: почему все остальные молчат?
И вот однажды жена уехала к бабушке. С детьми. Все пятеро. На три дня.
А я остался один.
Сначала — восторг. Ни визга, ни криков, ни крошек под ногами. Чай горячий. Туалет — свободный. Даже не надо никого искать.
Потом наступил второй день.
Поставил воду кипятиться — и поймал себя на том, что достал шесть кружек. На автомате. Пошёл мыть пол — встал на табурет, чтобы убрать паутину в углу, и поймал себя на том, что зовёшь:
— Никитка, подержи…
А Никитки нет.
На третий день я проснулся сам. Не потому что кто-то дрался. А потому что слишком тихо.
Полежал. Пошёл на кухню. Налил себе кофе.
Сел. И заплакал.
Потому что в этой тишине стало так слышно, как я по ним скучаю.
Когда они вернулись — все пятеро, шумные, взъерошенные, с грязными ладошками и ворохом шишек — я впервые не вздохнул устало, а улыбнулся.
Они влетели как ураган.
— Папааа!
— А я нашёл змеиную шкуру!
— Папа, я скучала!
— А бабушка испекла пирог, но он сгорел!
Я сидел на полу в прихожей, весь в ботинках, куртках, рюкзаках. И думал:
пусть кричат. пусть орут. лишь бы были рядом.
