Можно ли раскрыть преступление по запятой?

Вечером 16 октября 1984 года в реке Волонь на востоке Франции обнаружили тело четырехлетнего Грегори Виллемена. Маленький мальчик пропал из палисадника своего дома в Лепанж-сюр-Волонь ранее в тот же день. Мать отчаянно искала сына по всей деревушке, но его никто не видел. 

Вскоре стало ясно, что ребенок погиб не в результате несчастного случая. Руки и ноги мальчика были связаны веревкой, а до его исчезновения семья получала угрозы в виде писем и записей на автоответчике. На следующий день отцу ребенка, Жану-Мари Виллемену, пришло еще одно письмо. «Надеюсь, ты умрешь от горя, босс, — было написано неряшливым почерком. — Деньги не вернут тебе сына. Это моя месть, подонок».

Эта история стала самым известным нераскрытым делом об убийстве во Франции. Расследование неоднократно возобновлялось, было задержано множество подозреваемых. Кристин, мать Грегори, обвинялась в преступлении и ненадолго оказалась за решеткой, но позже была оправдана. Жан-Мари тоже отбыл тюремный срок после того, как застрелил своего двоюродного брата Бернара Лароша, ставшего главным подозреваемым. Следственный судья Жан-Мишель Ламбер, которому поручили это дело в 32 года, допустил серьезные ошибки на начальном этапе расследования и в 2017 году покончил с собой.

Более чем через тридцать лет после убийства Грегори полиция привлекла команду лингвистов из швейцарской компании OrphAnalytics, чтобы изучить письма: словарный состав, правописание и структуру предложений. Отчет, представленный в 2020 году, частично просочился в прессу и указывал на двоюродную бабушку Грегори — Жаклин Жакоб. Эти результаты подтвердили выводы предыдущего анализа почерка и лингвистической экспертизы, которые привели к аресту Жакоб и ее мужа в 2017 году. (Супругов позже освободили в том же году из-за процессуальных нарушений.)

Несмотря на то, что новые доказательства еще не были представлены в суде, есть надежда, что они могут помочь раскрыть дело, которое не дает покоя целому поколению. Это расследование также привлекло внимание к малоизвестной области судебной лингвистики. Во Франции применение стилометрии — науки, изучающей индивидуальные особенности письма, — долгое время ограничивалось академическими кругами. Дело Грегори стало первым случаем использования этого метода в крупном уголовном расследовании. 

К применению судебной лингвистики в этом деле изначально отнеслись скептично. Адвокаты супругов Жакоб отвергли предыдущий стилометрический анализ, назвав его «совершенно нелепым» и «псевдоэкспертизой». Филипп Астрюк, генеральный прокурор Апелляционного суда Дижона, отказался комментировать для этой статьи методы, используемые в текущем расследовании. Однако в недавнем интервью радиостанции RTL он предупредил: «Полагать, что дело внезапно разрешится благодаря лишь одному отчету, — наивно». 

«Пресса экспертизу не поняла, а юристы говорят, что она не поможет», — сказал в телефонном разговоре Клод-Ален Ротен, генеральный директор OrphAnalytics. Но он заверил, что результаты надежные. «Мы пришли к выводам, схожими с теми, которые следователи уже получили другими методами», — сообщил Ротен. Он также добавил, что в прошлом году OrphAnalytics завершила работу над новым отчетом, заказанным генеральным прокурором Дижона, который курирует расследование дела Виллемена. В нем анализировалось еще одно анонимное письмо. «Нам удалось составить весьма точное представление о личности автора», — отметил Ротен.

✺

По мнению лингвистов, занимающихся криминальной экспертизой, у каждого из нас есть свой особый стиль речи, который может быть таким же уникальным идентификатором, как и отпечаток пальца. Словосочетание «криминальная экспертиза» навевает образ ученого в защитном костюме, который осматривает место преступления в поисках капель крови. Однако у представителей этой профессии больше общего с Шерлоком Холмсом из рассказа «Скандал в Богемии». «Человек, написавший записку, немец. Вы замечаете странное построение фразы? — спрашивает детектив в рассказе 1891 года. — Француз или русский не мог бы так написать. Только немцы так бесцеремонно обращаются со своими глаголами» (Перевод Н. С. Войтинской — прим. Newочём). 

Понятие «судебная лингвистика», вероятно, было введено в 1960-х годах Яном Свартвиком, шведским лингвистом, который заново изучил противоречивое дело Тимоти Джона Эванса. Эванс, валлиец, был ошибочно обвинен в убийстве своей жены и дочери, осужден и повешен в 1950 году. Свартвик обнаружил, что за неграмотного Эванса показания записывала полиция и, вероятно, сфабриковала наиболее уличающие части признания. Настоящим виновным оказался сосед семьи, который, как выяснилось, был серийным убийцей.

Сегодня судебная лингвистика, пожалуй, наиболее известна своей ролью в раскрытии дела «Унабомбера» в Соединенных Штатах. С 1978 по 1995 год неизвестный отправлял по почте бомбы ученым, бизнесменам и случайным гражданам, убив трех человек и ранив не менее 24. Преступник-одиночка тщательно следил за тем, чтобы не оставлять отпечатков пальцев или следов ДНК, избегая поимки властями в течение 17 лет, и стал причиной одного из самых длительных и дорогостоящих уголовных расследований в истории США. Но в 1995 году он допустил роковую ошибку: сообщил полиции, что прекратит свои атаки при условии, если газета опубликует его манифест против технологий из 35 тысячи слов.

Когда документ появился в Washington Post, New York Times и журнале Penthouse, несколько человек, включая брата преступника, сообщили, что узнали стиль письма. Тем временем лингвист ФБР Джеймс Фицджеральд и социолингвист Роджер Шуй, изучавшие письма анонима, выявили в его тексте закономерности, которые помогли сузить круг подозреваемых. Например, такие написания как wilfully вместо willfully и clew вместо clue указывали на жителя Чикаго. В конце концов, лингвистические доказательства оказались достаточно весомыми, чтобы выдать ордер на обыск дома затворника-математика по имени Теодор Казински. Он вырос в Чикаго, но жил в сельской местности Монтаны, где нашли копии манифеста и самодельные бомбы.

 Пока власти США охотились за Унабомбером, область судебной лингвистики развивалась и в других странах. В 1992 году Бирмингемский университет провел первый британский семинар по судебной лингвистике, собрав ученых из Австралии, Бразилии, Голландии, Украины, Греции и Германии. В барселонском Университете Помпеу Фабра лаборатория судебной лингвистики существует с 1993 года. Однако эта область стала более структурированной лишь в следующем десятилетии: появились университетские исследовательские группы, магистерские программы, а также финансируемые государством полицейские лаборатории и агентства.

«Судебная лингвистика продолжает распространяться за пределы стран, где зародилась, и развивается благодаря обучению новых специалистов», — рассказывает Никки Маклеод, старший преподаватель Института судебной лингвистики, основанного в 2019 году в английском Бирмингеме.

Всё чаще лингвисты с опытом в компьютерных науках берутся за дела по «атрибуции авторства» — определению автора изучаемого текста, и в некоторых случаях проливают свет на давние литературные загадки. Например, в 2015 году специалист по вычислительным социальным наукам Райан Бойд и и социальный психолог Джеймс Пеннебейкер проанализировали пьесы Шекспира и сравнили их с «Двойным вероломством» — пьесой, авторство которой оспаривалось. С помощью программного обеспечения, проанализировавшего, помимо прочего, служебные слова вроде the, by, of, a, thee и ye, они определили Шекспира как автора пьесы и предположили, что над ее четвертым и пятым актами он мог работать вместе с писателем Джоном Флетчером. 

Специалисты по компьютерной лингвистике Флориан Кафьеро и Жан-Батист Кампс проделали аналогичную работу во Франции. Более века ученые утверждали, что Мольер не мог написать некоторые из своих лучших произведений по причине отсутствия образования. Они предполагали, что пьесы от имени Мольера написал поэт Пьер Корнель. Исследователям удалось опровергнуть эту теорию, проанализировав язык, рифму, грамматику и формы слов. В результате удалось провести четкую границу между пьесами Мольера и работами Корнеля. 

«Вы думали, что Мольер написал свои пьесы? Что ж… так оно и есть, — с усмешкой сказал Кафьеро, когда мы встретились в его кабинете в Национальной школе хартий в Париже, чтобы обсудить исследование. — Сенсации не получилось». 

Эти литературные расследования, за которыми часто пристально следили СМИ, помогли сделать судебную лингвистику более популярной во Франции и за ее пределами. После работы Кафьеро и Кампса над Мольером, их (вместе с OrphAnalytics) привлекли к расследованию New York Times, посвященному зачинщикам QAnon — крайне правой американской теории заговора, которая стала распространяться в интернете в 2017 году. Используя машинное обучение для анализа постов в социальных сетях различных подозреваемых, обе команды независимо друг от друга определили вероятных авторов анонимного Q: Пола Фербера, южноафриканского программиста, и Рона Уоткинса, американского конспиролога. Результаты, опубликованные в 2022 году, дали правдоподобное объяснение интернет-загадке, которая на протяжении многих лет сеяла хаос.

✺

В отличие от литературных загадок, где у лингвистов обычно много материала для работы, уголовные дела, как правило, включают лишь отрывки текста — признание, письмо с угрозой, предсмертную записку.

Ситуация меняется с появлением социальных сетей. Сейчас большинство людей создает обширную библиотеку публичных постов, твитов, текстовых сообщений и электронной переписки, по которым можно определить языковые особенности. Это может облегчить установление авторства, однако тогда возникают вопросы о неприкосновенности частной жизни и этичности этих методов.

«Такова обратная сторона медали, — сообщил мне Кафьеро. — Есть что-то тревожное в осознании того, что если вы под псевдонимом напишите какую-нибудь чушь в интернете, однажды в вашу дверь может постучаться полиция». 

Шейла Керальт, судебный лингвист из Барселоны, говорит, что многие дела, с которыми она сейчас работает, связаны с социальными сетями: «Раньше было гораздо сложнее найти материал о подозреваемом, и нам часто приходилось полностью отказываться от дела. Но сегодня люди без раздумий публикуют информацию в интернете, и это становится материалом для первичного анализа».

Однако лингвисты спешат отметить, что определение авторства — неточная наука. Когда судебных лингвистов задействуют в идентификации авторов в уголовных делах, они не дают однозначного ответа. Они скорее указывают на наиболее вероятного автора из списка подозреваемых.

Ротен, профессор микробиологии, объясняет, что алгоритмы выявляют закономерности в синтаксисе подобно тому, как это происходит в последовательности ДНК. Разница, по его словам, в том, что «в геномных последовательностях обнаруживается очень мало ошибок, чего нельзя сказать о текстах». В отличие от ДНК, которую преступник контролировать не может, автор анонимного письма с угрозами, вероятно, попытается скрыть свой стиль письма, например, пытаясь казаться менее образованным или иностранцем. 

И всё же лингвисты утверждают, что стиль почти невозможно скрыть, поскольку многие наши языковые решения принимаются неосознанно. Человек может намеренно допустить орфографическую ошибку, но забыть изменить менее заметные детали, например, особенности использования знаков препинания. «Люди много рассказывают о себе, когда пытаются скрыть свой стиль письма, — говорит Ротен. — Для нас это просто дополнительная информация».

Несмотря на то, что судебные лингвисты уже два десятилетия используют ранние формы искусственного интеллекта, недавние достижения в технологии ИИ открывают для этой области новые направления. Например, большие языковые модели позволяют анализировать огромные объемы данных и проводить более тонкий анализ, чем когда-либо прежде.

Для тех, кто привык работать в юридической сфере, сложность ИИ означает, что его не всегда можно эффективно использовать в уголовных делах. Самые мощные системы ИИ часто описывают как «черный ящик» — выявленные ими закономерности могут быть настолько запутанными, что их трудно понять даже профессиональному лингвисту, не говоря уже о присяжных или судье. Например, большие языковые модели могут выявлять в расшифровках текстов особые лингвистические паттерны, соответствующие конкретным людям или демографическим группам, но не способны предоставить обоснование полученных результатов. 

«То, что многие методы искусственного интеллекта дают прогноз, но мало объясняют, почему был сделан именно такой вывод, вызывает вопросы, — говорит Кафьеро. — Недостаточно того, что метод статистически надежен. Мы хотим иметь возможность объяснить, привести аргументы, почему этот текст сильно напоминает то, что мог бы написать конкретный подозреваемый». Кафьеро добавил, что надеется на технический прогресс, который сделает методологию ИИ более прозрачной.

Пока что «мы не можем использовать для судебных разбирательств только искусственный интеллект или вычислительные методы, — отмечает Керальт. — Всегда должен присутствовать эксперт, чтобы объяснить полученные данные или результаты».

✺

На момент написания статьи дело Грегори всё еще остается открытым, спустя 40 лет после совершения убийства. Получив отчет по стилометрии, генеральный прокурор теперь ожидает результатов нового анализа ДНК и анализа голосовых сообщений, отправленных родителям Грегори. Оба эти результата могут быть представлены в суде в ближайшие месяцы.

Для многих судебных лингвистов это дело — проверка легитимности их развивающейся области. «Франция входит в число стран, где судебная лингвистика наименее развита, поэтому риск крайне высок, — говорит Керальт, испанский лингвист. — Если дело завершится успешно, это станет большим прорывом, но если нет, последствия могут быть крайне негативными».

«Это очень громкое дело, — отмечает Кафьеро. — Можно с уверенностью сказать, что предстоит тяжелая борьба, сопровождаемая медийной баталией, которая попытается либо придать авторитет этим методам, либо их дискредитировать».

По материалам The Dial
Автор: Джулия Вебстер Аюсо

Переводилa: Екатерина Лобзева
Редактировала: Елизавета Яковлева