Весь мир на мушке
Первые сто дней второй администрации Трампа прошли по всему миру настоящей бурей. За первые три месяца вернувшийся к власти старый-новый хозяин Белого дома устроил перетряску практически на всех направлениях внешней и внутренней политики. Внутри страны формально Трамп не добился ничего – во всяком случае ни одна из запущенных инициатив не дошла до какого-то внятного результата, […]
Первые сто дней второй администрации Трампа прошли по всему миру настоящей бурей. За первые три месяца вернувшийся к власти старый-новый хозяин Белого дома устроил перетряску практически на всех направлениях внешней и внутренней политики.
Внутри страны формально Трамп не добился ничего – во всяком случае ни одна из запущенных инициатив не дошла до какого-то внятного результата, который можно было бы предъявить в качестве большого и значимого успеха. Впрочем, главным достижением является запуск самого процесса. Ломка «глубинного государства» и борьба за сокращение бюджетных издержек, начавшиеся бодро, приняли характер затяжной, местами окопной, сложной, маневренной войны. Уже ясно, что эта война будет составлять общий каркас президентства Трампа и его историческую миссию перед американским народом, если можно так выразиться.
Вовне такой missio magna является окончательный слом международного либерального порядка, воспринимаемого трампистами как продолжение враждебного им порядка внутреннего. Такое «ленинское» понимание внешней политики – как продолжение внутренней – уже стало важнейшим лейтмотивом внешнеполитического мышления новой администрации. В тех случаях, когда внешнеполитическое начинание так или иначе пересекается с парадигмой борьбы с внутренними врагами, оно воспринимается лично Трампом и его сторонниками с подчёркнутым энтузиазмом. И, по-видимому, имеет гораздо больше шансов на последовательную и напористую реализацию.
Ярчайшим примером здесь может служить решительная расправа с Агентством международного развития, ставшая, по сути, актом ревизии всей американской внешней гуманитарной политики. Эта ревизия ещё далеко не закончена – на развалинах старой институции непременно должно прорасти что-то новое. Но так как задача уничтожения врагов первична, она приоритезируется перед задачей заполнения образующегося вакуума.
Менее очевидный пример – нормализация отношений с Россией и урегулирование конфликта на Украине. То и другое (конфликт и плохие отношения с Москвой), судя по высказываниям, воспринимается Трампом как наследие байденовской эпохи, порождая желание переиграть всё наоборот (завершить конфликт и «дружить» с Россией). Отсюда, по-видимому, в какой-то степени проистекают и периодические (и всё равно каждый раз неожиданные) комплименты в адрес российского президента. Если предшественник называл его «убийцей» и «мясником», Трамп предпочитает высказываться более комплиментарно. Едва ли это следует рассматривать исключительно как акт осознанного уважения – просто инстинктивное желание сепарироваться от «старого режима» периодически заставляет Трампа менять местами чёрное и белое, перетряхивая сложившуюся в Вашингтоне систему ценностных координат. Насколько хватит этого подпитываемого внутриполитическими демонами упрямства – вопрос открытый. Ответ на него мы, впрочем, сможем узнать уже в скором времени.
Желание распространить внутреннюю революцию вовне породило стремление в кратчайшие сроки «старый мир разрушить». По-видимому, команда Трампа изначально действительно полагала, что на фоне внутреннего триумфа ей вполне по силам провести глубокую ревизию американской внешней политики практически на всех направлениях и добиться достижений на большей части из них к завершению символического 100-дневного периода. В результате мы стали свидетелями попытки решительного «наступления на всех фронтах» – цепочки внешнеполитических преобразований, ни одно из которых, правда, пока не достигло логического или даже символического завершения.
К настоящему моменту «боевые действия» ведутся на следующих «фронтах».
Трансформация мировой торговой системы, начавшаяся с массированной торговой войны против всего мира. Быстрая (всего через три дня) корректировка – временный отскок пошлин для большей части мира с одной стороны продемонстрировала гибкость администрации и её готовность осознавать возможную избыточность «наскока». С другой – это стало явной и яркой демонстрацией того, что администрация Трампа прагматична и готова к уступкам, манёврам и даже к отступлению. В Пекине, Брюсселе и многих других столицах этот кульбит не мог не внушить уверенность в том, что твёрдость позиции и перспективы нанесения ущерба в чувствительных для США местах могут существенно смягчить требования Вашингтона. В результате администрация Трампа, если и имела какой-то расчёт на экономических блицкригах, получила вязкую окопную войну, которая с волнами эскалации и деэскалации имеет шансы затянуться на месяцы и годы, нанося огромный ущерб мировой экономике.
Трансформация экономических отношений с Китаем является во многом продолжением и главным узловым моментом перекройки экономического порядка. Пекин – главная мишень торговой войны, при этом сам этот конфликт, по-видимому, изначально виделся в Вашингтоне как сравнительно ограниченный по времени, во всяком случае в его «высокой» фазе. О возможном саммите с китайским лидером Трамп публично говорил ещё до инаугурации и сразу после неё. Встречей высшего уровня и «сделкой» в идеальном варианте должна была бы закончиться и текущая торговая война, во всяком случае её эскалационная фаза, однако быстрого перевода тарифной эскалации в личную встречу с последующей сделкой не случилось. Очередная китайско-американская война принимает затяжной характер, что, впрочем, способствует выполнению смежной цели – трансформации всего мирового экономического порядка, который начал адаптироваться к слому в торговых отношениях двух крупнейших экономик.
В данном аспекте примечательны две особенности. Во-первых, даже выход на успешную «сделку» с Пекином отнюдь не означает отката американских пошлин к дотрамповским параметрам. Вашингтон, по-видимому, вошёл в режим устойчивого и долгосрочного антикитайского протекционизма, и речь идёт скорее об определении возможных обоюдных послаблений и снижении общей планки тарифов с максимальной до более реалистичной. Главным результатом возможной сделки должна стать выработка новых правил игры и параметров, которые, оставаясь весьма деструктивными, были бы понятны рынкам, бизнесу и правительствам и воспринимались бы как новая нормальность. Во-вторых, открыв фронт экономической войны, Трамп пока не демонстрирует намерения расшатывать военно-политическое измерение китайско-американских отношений. Для него военная эскалация – это источник рисков, оправдать которые может только получение очень весомых преимуществ.
Трансформация трансатлантических отношений имеет более комплексный характер, что делает это направление в какой-то степени даже более сложной задачей. Администрация Трампа, с одной стороны, явно хочет переформатировать экономические отношения с ЕС, чтобы превратить Европу в более выгодного торгового партнёра, параллельно ещё больше ослабив её как потенциального технологического конкурента. С другой стороны, не менее важной является трансформация трансатлантических отношений в области безопасности. Девизом первой администрации было гангстерское «за защиту нужно платить». Вторая администрация демонстрирует стремление к более глубокой перестройке стратегических отношений («сами защищайтесь, но платите за поддержку»). Для наиболее последовательных трампистов мало пересмотреть роль США в обеспечении безопасности европейских союзников и выбить у ЕС более выгодные условия торговли. Исходя из озвученных программных позиций (прежде всего – речь Вэнса на Мюнхенской конференции), Европа как часть американоцентричного Запада интересна администрации Трампа только будучи управляемой идеологически близкими элитами, однако попытки поддержать эти элиты наскоком – выразив сочувствие соответствующим силам в Германии, Франции и Румынии, не имели серьёзного успеха.
Это делает процесс трансформации трансатлантических отношений многофакторной и многоуровневой задачей, на решение которой может не хватить и четырёх лет. Вполне возможно, что попытки политической трансформации европейских союзников сойдут на нет, и, удовлетворившись решением – худо-бедно – первых двух задач (безопасность и торговля), администрация Трампа передаст европейское досье своим преемникам.
Трансформация отношений с Россией является продолжением трансформации отношений с Европой – второе создаёт предпосылки для первого. С точки зрения Вашингтона Россию нужно оторвать от формирующейся «антиамериканской оси», прежде всего не допустив дальнейшего стратегического сближения с Китаем, что подразумевает восстановление и даже расширение отношений – во всяком случае, такая логика, видимо, определяла действия американской дипломатии в последние три месяца. Кроме того, выход или даже ослабление участия США в украинском конфликте стало косвенным средством давления на европейцев – и демонстрацией их военной слабости, и призывом к переосмыслению своей роли в этой области.
Контакты идут по нескольким трекам: техническому – по восстановлению работы дипломатических миссий; экономическому – судя по всему, главным образом в формате приценивания; по Чёрному морю; и собственно по урегулированию конфликта. Теоретически это создаёт основу для того, чтобы взаимодействие по «неукраинским» трекам продолжилось и в случае выхода США из переговорного процесса по урегулированию конфликта, о чём много раз говорилось. Однако само урегулирование конфликта, вероятно, изначально видевшееся внешнеполитической командой Трампа как нечто вполне реализуемое в трёхмесячный срок, столкнулось с сопротивлением союзников и твёрдостью позиции Москвы. Тем не менее, как ни странно, именно трек нормализации отношений с Россией имеет наибольший прогресс.
Трансформация отношений с Ираном и стабилизация положения на Ближнем Востоке, вероятно, должны были бы стартовать в первую очередь, о чём свидетельствует назначение близкого Трампу Стивена Уиткоффа на позицию куратора этого региона. Однако критически важные контакты с Ираном начались лишь несколько недель назад и пока не привели к явному и содержательному прогрессу. Попытка перезагрузить американо-иранские отношения также преследует несколько целей. Прежде всего, администрация Трампа, видимо, не хочет, чтобы очередной пожар на Ближнем Востоке оттягивал внимание и силы Вашингтона – скорее всего, Трамп вообще мечтает забыть об этом регионе (если только его внимание не будет привлекать блеск возрождённой и перестроенной Газы). Кроме того, нормализация отношений с Ираном имеет в глазах правящей в США команды тот же стратегический смысл, что и в случае с российско-американским диалогом, – недопущение складывания устойчивого антиамериканского блока, состоящего из крупных евразийских держав. Наконец, в Вашингтоне – как бы странно это ни звучало в безумии сегодняшнего дня – не хотели бы допустить преодоления Ираном ядерного порога и рассматривают перспективы нормализации в качестве одного из способов не допустить этого.
Главный риск борьбы на «ближневосточном фронте» заключается в том, что накал страстей в регионе достиг такого уровня, что борьба за мир может кончиться очередным военным конфликтом. И в Тель-Авиве, и в Вашингтоне есть сторонники такого сценария.
Трансформация отношений с соседями – Мексикой и Канадой, а также в более широком смысле – со всеми соседями по Западному полушарию. Пока это направление является самым амбициозным по лозунгам, но самым нереализованным в плане конкретных действий и подвижек. Тарифное наступление на Мексику и Канаду призвано в очередной раз перекроить NAFTA/USMCA, но этот процесс займёт длительное время, особенно на фоне торговой войны с Китаем. Намёки же относительно политической перекройки – обретении контроля над Гренландией, превращении Канады в 51 штат – пока остаются многообещающими лозунгами. Скорее всего, они отражают реальное направление мышления Трампа и его команды, но в Вашингтоне пока нет чётких представлений о том, как проводить их в жизнь.
Увязание всех предпринятых командой Трампа фронтальных атак в политической трясине естественно – в силу сложности гордиевых узлов, которые Вашингтон пытается разрубить. Дополнительный ограничитель заявленных революционных преобразований – судя по всему, искреннее желание Трампа совершить их бескровно и с минимальными издержками. Это определяет ставший уже фирменным стиль «накат – послабление – сделка». Первые две фазы могут осуществляться как путём нанесения реального ущерба с его последующей минимизацией, так и вербально – громогласные предупреждения о страшных последствиях, тиражируемые Трампом в общении с журналистами в отношении самых разных адресатов.
Проблемой такого подхода является его умозрительность: вместо ведения реального прицельного огня Трамп предпочитает брать оппонентов на мушку и вести диалог под дулами в стиле боевиков 90-х. В теории это должно минимизировать издержки, так как реальные выстрелы неизбежно ведут к войне, а война (реальная, экономическая, психологическая) – плохое подспорье для сделок. Однако, по истечении трёх месяцев правления можно сказать, что, взаимодействуя с контрагентами в таком ключе, трампская дипломатия столкнулась как минимум с двумя проблемами.
Одна из них: этот подход имеет тактический, а не стратегический характер и плохо работает на длинных дистанциях. Чем продолжительнее становится переговорный процесс, тем быстрее и явственнее девальвируется такая переговорная модель: если постоянно кричать о волках, через какое-то время тебе перестают верить. Данный подход работает тем хуже, чем больше переговорных треков находится в стадии реализации. Оппоненты по разным трекам смотрят на соседей, убеждаясь в умозрительности угроз и призрачности пряников. Убеждаются они и в потенциальной гибкости позиции Вашингтона. Приходит неизбежный вывод: «время работает на нас»; можно попытаться измотать Вашингтон, продемонстрировать контрвозможности по нанесению ущерба его интересам и заставить пойти на уступки. Трамп не бульдозер и не танк, а силящаяся походить на него бронемашина, при угрозе фронтального столкновения он должен начать маневрировать, переехать же определённые рубежи он и вовсе не в состоянии.
Множественность переговорных треков, ставшая результатом единовременной «атаки по всем фронтам», порождает и другую проблему.
Внешнеполитическая команда в Вашингтоне, судя по всему, банально перегружена амбициозными задачами, которые формулирует её шеф. Один из ближайших соратников Трампа, Стивен Уиткофф, разрывается между европейским и ближневосточным треками; никто сильно не удивится, если в какой-то момент он появится ещё и в Пекине. Сам американский президент вынужден в ежедневном режиме беспрестанно комментировать динамику ситуации на различных треках; очевидно, это отражает и его личную вовлечённость во все запущенные процессы.
В условиях многозадачности в Вашингтоне начало формироваться некое весьма условное распределение ответственности по проблемам и регионам. Упомянутый Уиткофф отвечает за отношения с Россией и ближневосточный трек. Другой спецпредставитель, Кит Келлог – за Украину и отношения с европейскими союзниками по данной теме. Вице-президент Вэнс стал «злым полицейским» трансатлантических отношений, третируя европейцев и формулируя новую американскую идеологию на данном направлении. Кроме того, он имеет явные амбиции играть ключевую роль и во внешней религиозной политике Вашингтона, отвечать за отношения с Ватиканом, вероятно, играть роль и в налаживании связей с другими церквями и конфессиями. Министр финансов Скотт Бессент, министр торговли Говард Люттник и торговый представитель Джеймисон Грир коллективно отвечают за отношения с Китаем и одновременно играют ключевую роль в выстраивании внешнеэкономической политики. Госсекретарь Рубио формально отвечает за всё, но в ряде случаев его роль пока выглядит скорее технической – дипломатическое сопровождение содержательных действий своих коллег и контроль над госдепом. Данная в довесок должность советника по национальной безопасности выглядит скорее временной синекурой – кому отдать эту должность и, соответственно, как отстроить систему управления внешнеполитической командой, Трамп пока не решил, поэтому позиция была отдана «ломовой лошадке». Министр обороны Пит Хегсет пока отметился, главным образом, на ниве борьбы с хуситами, впрочем, его роль в администрации – «чистильщика Пентагона» – и не подразумевает большой и содержательной внешнеполитической активности. Другой «проштрафившийся» участник «Сигналгейта» Майкл Уолтц отправлен курировать ООН – самое бесполезное с точки зрения действующей администрации направление.
Сложившаяся система остаётся динамичной, то есть роль каждого члена команды может меняться (достаточно вспомнить, как формально отвечающий за Ближний Восток Уиткофф потеснил Кита Келлога на украинском переговорном треке). Впрочем, каким бы ни было неформальное распределение ролей, вся эта система замыкается лично на президента и работает до тех пор, пока он сохраняет политическую волю к реализации курса и оказывает внимание к обозначенным проблемам. В каждом случае он выступает одновременно архитектором и дирижёром, отмеряет необходимый объём давления и уступок, принимает окончательное решение.
В этом смысле основанная на делегировании и сложившихся институциональных механизмах внешнеполитическая система Байдена, которая явно могла работать без существенного вмешательства президента, представляется, как ни странно, даже более стабильной с точки зрения механического функционирования.
Описанные выше черты – одновременная «атака по всем фронтам», тактика «наскок – сделка», персонализированная система реализации внешней политики – хороши для быстрой атаки, но теряют эффективность на длинной дистанции. За первые сто дней Трамп и его команда должны были в этом убедиться. В перспективе неизбежна адаптация к реальности – перенастройка приоритетов, выделение наиболее важных направлений, формирование более отлаженных механизмов имплементации внешнеполитического курса. В принципе, этот процесс уже запущен и проявляется в некоторых решениях, отражая понимание администрации Трампа тех проблем, которые она сама для себя создала. Например, объявленная тарифная война против всего мира локализовалась (лишь до известной степени) в противостоянии ключевому торговому конкуренту США – Китаю.
Пока, однако, в Вашингтоне продолжают излучать демонстративный оптимизм и уверенность в скорой победе на всех фронтах. Взяв на мушку практически весь мир, новая американская администрация всё ещё до конца не определилась, что с этим делать. Три месяца спустя, взятые на мушку постепенно отходят от шока и начинают тянуться к своим револьверам (некоторые, впрочем, держали их наготове с самого начала). Спускать же курок в Вашингтоне не очень хотят. Потому что многие патроны могут оказаться холостыми.
Автор: Дмитрий Новиков, заместитель руководителя департамента международных отношений Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», ведущий научный сотрудник Института Китая и современной Азии РАН.
