Сладостная горечь или паразит: чем на самом деле является ностальгия

Ностальгия — это загадочная эмоция. Когда мы находим рисунок из детства, фотографию давно потерянных родственников или бродим по старым знакомым улицам, то, естественно, испытываем сентиментальную тоску по моменту, застывшему во времени. Ностальгия может быть трогательной, мучительной, волнующей, даже захватывающей, и все это одновременно! Это сладостная горечь и мертвая петля, из которой сложно выбраться. Она все чаще проявляется в нашей жизни: от личных воспоминаний или фантазий о прошлом до культурной ретромании, связанной с ремейками фильмов, телепередач и видеоигр.

Сегодня многие психологи считают, что эффект ностальгии в большинстве случаев положителен и полезен. Действительно, сладость преобладает над горечью. Например, Кристин Батчо настаивает на том, что эта эмоция приносит пользу и обогащает. Выступая в подкасте в 2019 году, она сказала: «Ностальгия, побуждая вспоминать прошлое, помогает объединить нас с подлинным «я» и напомнить о том, кем мы были, а затем сравнить это с тем, кем мы себя чувствуем сегодня». Ностальгия не только полезна для психического здоровья, но и помогает не терять смысл жизни.

Принято считать ностальгию просоциальной эмоцией в том смысле, что она помогает осознать то, что является универсальным для всех: например, утраченное детство или тоску по романтизированной версии прошлого. В гуманистическом духе это признание всеобщего чувства утраченного помогает ценить желания других людей и относиться к ним хорошо. Согласно многим современным психологическим исследованиям, ностальгия — это совершенно естественная и рациональная реакция на потерю, которая делает нас людьми.

Но если ностальгия делает нас спокойнее и честнее по отношению к самим себе, то какая связь может быть у этого утешительного чувства грезы с тревожным ужасом? Если ностальгия воссоздает прошлое, чтобы уверить вас в том, что вы находитесь (или могли бы находиться) дома, то ужас разрушает эти границы безопасности и принадлежности. Он внушает мысль о том, что здесь, в этом доме, который никогда не был вашим, обитает нечто иное. Ностальгия, конечно, теплая и успокаивающая. Ужас, напротив, холодный и резкий.

Всего 350 лет назад это различие не было столь очевидным для врачей и мыслителей, занимавшихся вопросами ностальгии. И дело не только в том, что эти тоскливые и невинные чувства, которые мы все испытываем, когда думаем о прошлом, когда-то были предметом срочного медицинского вмешательства и рассматривались как симптомы смертельной болезни. Медико-научная литература XVII века отличалась странной суровостью по отношению к эффектам ностальгии, а диагноз «тоска по дому» напоминал мрачную сказку.

Термин «ностальгия» ввел швейцарский врач Иоганн Хофер в ставшей знаменитой медицинской диссертации 1688 года. Считалось, что болезнь ностальгии поражала в основном мобильные слои населения: студентов, моряков и солдат. Она проявлялась в широком спектре изнурительных и меланхолических симптомов, от бессонницы и затрудненного дыхания до потери аппетита и задумчивой мизантропии. Хофер писал о безутешных страданиях пациента, страдающего ностальгией, когда он думает и мечтает о родине: тоска по возвращению, переходящая в манию, когда разум охватывает тоска по дому, а тело истощается, что приводит к смерти от «ностальгии».

Существует ли надежное лекарство от этой болезни? «Ностальгия не допускает иного средства лечения, кроме возвращения на родину, — настаивает Хофер. —Пациента следует увезти на родину, каким бы слабым и немощным он ни был, без промедления, будь то в дорожной карете или в кресле-каталке, или любым другим способом». Этот метод лечения отражает господствующее медицинское мнение того времени, которое рассматривало приступ ностальгии в специфически тоскливых терминах как потерю физической связи с реальным местом происхождения.

По этой логике, страдалец был оторван от ритмов, традиций и климата родного края и должен был как можно скорее вновь интегрироваться в привычную среду. Другой врач, исследующий ностальгию, взял эту идею на вооружение и разработал специальное лечение тоски по родине в Швейцарии, размещая пациентов на вершинах Альп. Он полагал, что разреженный горный воздух обеспечит странное акклиматизационное равновесие для перемещенных швейцарцев, восстановит здоровый дух и вылечит их ностальгию.

Но чудовищность ностальгии в рассуждениях Хофера заключалась не столько в ее симптомах или лечении, сколько в предполагаемом источнике патологической тоски по дому. Хофер не думал о ностальгии, как мы сегодня. Это даже не было вопросом памяти как таковой. Вместо этого Хофер считал, что ностальгия возникает исключительно из-за «больного воображения».

Другими словами, тоска по дому представляет опасность для нас самих, потому что воображение, которое ее подпитывает, нарушилось и стало одержимо ностальгией. Из-за болезненной нехватки, сила воображения растет, чтобы заполнить этот растущий пробел, в то время как остальные жизненные функции приходят в расстройство и ухудшаются. Ностальгия возбуждает и будоражит воображение постоянным повторением чрезмерно романтичных образов дома. Воображение, которое, как считалось раньше, было под контролем, стало неуправляемым.

Тоскливый бред заставляет пораженное воображение, по сути, питаться остальным телом, находя успокоение только в подпитке самого себя в гибельной петле неуемных страданий и постоянно усиливающейся циркуляции образов в сознании (отсюда и широкое разнообразие симптомов, которые Хофер обозначил как «блуждание в печали», «отвращение к непривычным разговорам» и «презрение к чужим манерам»). Ностальгия рассматривалась не просто как болезнь, а как паразит, которым служило больное воображение. Этот паразит вызывал чужеродную тоску по утраченной родине в сознание человеческих хозяев. Как будто это кто-то другой вместо нас встревожен и охвачен паникой при мысли о возвращении домой. Он захватывает сознание и по собственной воле растрачивает все силы физического тела, пока в конце концов не убьет нас, а заодно и себя.

Более 100 лет спустя, в начале эпохи массовой резни Французской революции и Наполеоновских войн, болезнь ностальгии стала кризисом для французской армии. В условиях новой полковой дисциплины и режима ранних современных войн солдат охватывала тоска по родным усадьбам или деревенским домам, вызывая приступы меланхолии и лихорадки, бессонницы, проблемы с пищеварением и, наконец, смерть «от ностальгии». Главный врач наполеоновской Великой армии Пьер-Франсуа Перси повторил идеи Хофера в наставлении армейским врачам: «Овладеть воображением пациента и направить его прочь от объекта, который его поработил».

Эта загадка абстрактной идеи, которая может сделать вас физически больным, очаровала круг французских интеллектуалов, называвшихся «Идеологи». Новаторские психиатры из этой группы, такие как Филипп Пинель, настаивали на «моральной терапии» для хронически тоскующих по дому, которая включала ранние формы разговорной терапии и реабилитации, а не физического наказания. Ностальгию переосмыслили: вместо тоски по пространству она стала тоской по иному времени. Для будущих жителей французского республиканского государства в ожидании всеобщего морального прогресса это казалось временной проблемой.

Можно просто отмахнуться от идей Хофера, как от устаревшей медицинской науки. Но следует отметить, что исторические последствия его изобретения и диагностики ностальгии сформировали важное понимание природы человеческого желания, которое переплетается с всеобъемлющим кошмаром. Сам термин «ностальгия» вызывает больше вопросов, чем ответов: где именно мы можем неврологически или психологически определить взаимосвязь между nostos — идеей родины, и algos — физической болью? Разрыв между телесными страданиями и идеальным объектом открывает ужас глубинной пустоты человека. Даже самые глубокие страдания и тоска приходят «извне», как это переживает меланхоличный Лайонел Уоллес в рассказе 1906 года Г. Уэллса «Дверь в стене»: «Дело в том, что речь не идет о призраках или наваждениях, но, как ни странно, Редмонд, меня преследуют. Меня преследует нечто. Оно скорее лишает меня света, наполняет меня тоской…».

Так что же это такое? Является ли ностальгия моментом, когда мы наиболее подлинны и значимы как люди, способные чувствовать? Или же ностальгия дает тревожный взгляд на нашу внутреннюю пустоту: тело, движимое слепыми, чуждыми страстями? Является ли чувство ностальгии признаком того, кто мы есть на самом деле, или же, как утверждают лекари минувших эпох и писатели-фантасты, это захватчик внутри нас? Думаю, чтобы ответить на этот вопрос, нам следует воспользоваться оригинальной концепцией Хофера и добавить к ней нотку космического ужаса. Нужно пересмотреть отношение к ностальгии, превратив ее из сдержанного, частного дела отдельных мечтателей в более широкую историческую и философскую проблему того, что означает тоска и как она ощущается сегодня.

Сообщение Сладостная горечь или паразит: чем на самом деле является ностальгия появились сначала на Идеономика – Умные о главном.