Прерванный полёт

А. КУЗНЕЦОВ: Сегодняшняя передача будет в первую очередь про то, как продать судебный процесс. Не в том смысле, в котором продают футбольные матчи, там, да, или делают какие-то…

С. БУНТМАН: Да. Ну да, нет, здесь ничего такого.

А. КУЗНЕЦОВ: А вот именно сделать так, чтобы судебный процесс максимально окупился со всех, так сказать, точек зрения. Давайте вспомним, что первого мая, утром первого мая, рано утром по московскому, нормально утром по уральскому времени, 1 мая 1960 года самолёт-шпион фирмы Lockheed, модели U-2 (не путать с замечательным У-2, так сказать).

С. БУНТМАН: Тарахтит

А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да. Да-да-да.

С. БУНТМАН: Вот этим самым, да, бипланом, да, По-2 который стал потом.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Который во время войны стал По-2, совершенно верно. Был сбит в 8:53, по нулям Москвы, как говорится, зенитно-ракетным комплексом С-75 был сбит вот этот самый самолёт, причём сбит как? Ракета, к счастью для лётчика, не попала в самолёт, она взорвалась за ним.

С. БУНТМАН: А сколько писали всего, что болванкой был сбит, там, это…

А. КУЗНЕЦОВ: Нет-нет-нет, был взрыв, и Пауэрс в своей книжке, о которой будет чуть позже сказано, это всё описывает. Ракета взорвалась за ним, но самолёт, тем не менее, был повреждён, да, и в конечном итоге лётчик принял решение катапультироваться, что и было исполнено. Полин, покажите нам, пожалуйста, первую картиночку. На первой картиночке, значит… Картиночка будет состоять сейчас из двух частей: на верхней части руководители советского государства на военном параде 1 мая 1960 года, я напомню, что было время…

С. БУНТМАН: Тогда были парады, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Хрущёв, не будем забывать, генерал-лейтенант запаса, а Микоян и Суслов, по-моему, воинских званий не имели, насколько я знаю. Ну, слева Родион Малиновский, министр обороны, ему сам бог велел, как говорится. Да-да-да.

С. БУНТМАН: Да. Командует парадом генерал Белобородов! Принимает парад маршал Советского Союза Малиновский.

А. КУЗНЕЦОВ: Маршал Советского Союза Малиновский, да. Вот.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это вот фотографии именно того самого первого мая, когда… Видимо, чуть позже вот этого момента на трибуну поднялся командующий ПВО (по-моему, это был маршал Бирюзов, если не ошибаюсь) и на ухо Хрущёву доложил о том, что…

С. БУНТМАН: Летит.

А. КУЗНЕЦОВ: Ранее… Нет, что уже сбили, да.

С. БУНТМАН: Что сбили!

А. КУЗНЕЦОВ: Потому что приказ сбивать был, так сказать, отдан ранее.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а внизу, собственно, вот, следующие именно на этом параде…

С. БУНТМАН: Вот те самые ракеты!

А. КУЗНЕЦОВ: Вот те самые зенитно-ракетные комплексы С-75. В советских донесениях, в газетах и докладах всё было гладко. На самом деле всё было очень негладко, как это нередко бывало до и как это знаменито бывало после. Пролёт этого самолёта вызвал определённое обострение бардака в службах, отвечающих за прерывание этого полёта, и в результате, насколько сегодня об этом пишут… Не знаю, не могу судить, насколько это правда, но на правду очень похоже: что два ведомства, ракетчики и лётчики, очень хотели отрапортовать, что это они, так сказать…

С. БУНТМАН: Ага!

А. КУЗНЕЦОВ: Супостата, супостата одолели. Ну и вроде называют имя маршала авиации Савицкого, который, так сказать, как вроде бы полагается теперь считать, проявил неразумную инициативу и поднял самолёты для того, чтобы попытаться принудить, значит, лётчика к посадке. Ну, а дело в том, что МиГи-19, которые уже стояли на вооружении, не доставали по воздушному потолку, по высотности, но их тем не менее подняли, потому что было ошибочное представление, на какой высоте летит объект, а кроме этого, подняли ещё находящиеся в стадии, что называется, обкатки Су-9, истребитель-перехватчик, который мог, так сказать, достать, но не достал. А по МиГам тем временем лупанула ракетная часть с земли, потому что сначала видели две цели, а потом вдруг появилось четыре цели, и вообще всё непонятно, а авиаторы не доложили, что они подняли не один Су-9, а ещё и МиГи… В общем, погиб старший лейтенант Сафронов.

В результате надо сказать, что над Пауэрсом кто-то как будто вот зонтик раскрыл в этот день, потому что, во-первых, ракета лупанула не по самолёту, потому что в этом случае, так сказать…

С. БУНТМАН: А собирались сбивать по-серьёзному, не просто вот…

А. КУЗНЕЦОВ: Была команда полёт прервать, потому что такой высокохудожественной…

С. БУНТМАН: Потому что тогда были такие вот… Мы так умело сделали, мы не хотели, чтобы…

А. КУЗНЕЦОВ: Я так понимаю, что так тогда не умели ещё. Что называется, повезло. Даже если именно это и пытались, то, что так получилось, — это всё равно большое везение лётчика. Ну, а второе, в чём ему повезло… Я даже не знаю, как тут в процентах посчитать, где оно ещё больше. Представь себе, его сбили довольно заметно всё-таки не долетая Свердловска. Ну и куда у него шансы были приземлиться-то? В тайгу, конечно! И кто бы его там первый…

С. БУНТМАН: Откуда он летел у нас?

А. КУЗНЕЦОВ: Он летел из Пакистана, летел он в Норвегию. Сейчас мы вам покажем. Полин, покажите, пожалуйста, маршрут его следования.

С. БУНТМАН: Да-да-да, он летел, с юго-востока он летел, да…

А. КУЗНЕЦОВ: Он летел с юго-востока на северо-запад — вот приблизительный маршрут. Значит, маршрут пролегал над очень чувствительными точками. Значит, сначала вот обозначен полигон Тюратам — это будущий Байконур, естественно. Дальше Свердловск, причём к Свердловску подлетали над «Маяком-40», над челябинским сверхсекретным комбинатом. Ну, а дальше он уходил туда на север, уходил в зоны ответственности уже 10-й армии ПВО, и там дальше и Североморск, и Северодвинск, и прочие всякие населённые пункты, значит, тамошних морей, где много всего находилось уже тогда у Северного флота.

Ну и в результате, вот, значит, не долетая, он приземлился. Приземлился не в тайге, где до него первыми шансы имели добраться не совсем приматы, скажем так, биологически, а хищные звери. А он приземлился на окраине деревни, то есть его практически сразу же нашли люди, которых он, кстати, будет добрым словом вспоминать в своей книге. Естественно, он был быстро доставлен в Москву, и вот дальше начинается. А дальше начинается просто песня. Полин, дайте нам, пожалуйста, следующую фотографию. Значит, я взял не самое каноническое его фото, потому что обычно показывают, где он, там, в шлеме, и всё прочее. Я хочу показать — вот на этом фото это гораздо лучше видно, какой это молодой парень. Ему 31 год.

С. БУНТМАН: Ну да, нормальный возраст для опытного лётчика…

А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно. Он такой вот лётчик, так сказать, который ни о чём особенно не думает, кроме того, как ему повезло. У него прекрасная зарплата, у него гарантированный контракт, ему за каждый вылет очень хорошо платят, поэтому у него впереди… Он уже женат, всё хорошо, всё отлично. Вот такой вот улыбающийся парень. Самое главное, что он точно знает, что его самолёт идёт на таких высотах, до которых советское ПВО не достаёт даже приблизительно. О том, что ситуация несколько поменялась — он об этом узнал непосредственно в процессе эксплуатации своего U-2. Давайте, Полин, покажем следующую фотографию. Значит, у него была вот такая штука. Эту штуку потом показывали всячески.

С. БУНТМАН: Что это такое?

А. КУЗНЕЦОВ: Это отравленная игла. Значит, вы видите, она всего три сантиметра в длину. Но вот потом, в процессе, что называется, следственного эксперимента, эту отравленную иглу попробовали прямо сразу на собаке, и собака прожила после этого около минуты.

С. БУНТМАН: Ого!

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, человек, может, прожил бы и чуть дольше, но в любом случае такая игла была. Пауэрс потом и на вопросы следователя, и на вопросы на суде, и в своей книге, написанной уже после возвращения в Соединённые Штаты, категорически утверждал: приказа совершить самоубийство у меня не было. И вообще, более того, это даже было на моё усмотрение. Вот мне предложили эту иглу взять с собой на всякий случай, но я мог отказаться и вообще её не брать. Это я решил, что надо бы её на всякий случай взять.

Но дело в том, что помимо этой иглы… Полин, дайте, пожалуйста, следующее фото, их сегодня будет много. Помимо иглы, вот на этой выставке… Вы видите сейчас павильон «Выставка», я не помню, какое там дальше слово, типа остатков или чего-то, «сбитого американского самолёта». Это выставка, которую тут же организовали в Парке Горького. Там было…

С. БУНТМАН: Ну, там обычно, там ещё на набережной в Парке Горького, во время войны там техника была, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Технику там выставляли, конечно, совершенно верно. Дайте, пожалуйста, Полин, следующее фото, да, сразу будет одно, а потом другое. Там был представлен полный шпионский набор. Вот смотрите, значит, здесь у него…

С. БУНТМАН: «Кент»!

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, сигареты «Kent», да. Значит, здесь у него финский нож, помимо обычного перочинного.

С. БУНТМАН: А это швейцарский нож.

А. КУЗНЕЦОВ: Швейцарский army knife, конечно. Вот у него в мелких купюрах по 50 рублей. Напомню, это ещё дореформенные деньги, то есть это более поздняя пятёрка в потёртых купюрах. У него советские деньги. У него с собой были золотые десятки царской чеканки на случай, значит, если деньги будут плохо конвертироваться.

С. БУНТМАН: А где десятки-то тут?

А. КУЗНЕЦОВ: Десятки. А здесь десяток нету.

С. БУНТМАН: Реквизит. Уже разобрали.

А. КУЗНЕЦОВ: В ящике для вещдоков, да. Вот у него там какие-то чехольчики с набором… Как я определил по фотографии, похоже, что это набор свёрел. То есть его готовили прямо вот к выживанию — к выживанию, если он где-нибудь чего-нибудь, да. Давайте следующую, Полин, нам фотографию. Вот вы видите всякие части самолёта. Тоже достаточно это на советских людей производило сильное впечатление, которые туда валили валом. И даже сам первый секретарь, товарищ Никита Сергеевич Хрущёв, тоже эту выставку, естественно, посетил. Это к вопросу, мы начали разговор о том, как продать процесс. То есть публика заранее была, что называется, подготовлена.

Я думаю, что если бы Пауэрса судили по американским законам… Ну, понятно, там в разных штатах могли быть нюансы, но в этом случае, если бы за такое преступление его судил бы американский суд — ну то есть, скажем так, аналогичный, федеральный, я хотел сказать, суд, я имею в виду, аналогичного советского лётчика-шпиона, если бы он попался, потому что это преступление против Соединённых Штатов, а не против отдельного штата — то вот в этом случае, я полагаю, организация вот такой вот выставки до начала процесса могла бы быть очень эффективно использована защитой. Потому что по сути что это такое? Это давление на присяжных.

С. БУНТМАН: А у нас присяжных не было.

А. КУЗНЕЦОВ: У нас были народные заседатели, которые, по идее…

С. БУНТМАН: Хм, по идее.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, мы и говорим вообще, по идее.

С. БУНТМАН: По идее, да.

А. КУЗНЕЦОВ: А не по идее нам и так всё понятно, тут, в общем, и язык…

С. БУНТМАН: Но ведь, в общем-то, защищали шпионов советских ведь тоже, защищали.

А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас поговорим. Поговорим обязательно про это, кто защищал, как защищал, тоже поговорим. Значит, тем временем с Пауэрсом начинают довольно плотно работать. Сразу хочу сказать — опять-таки, он везде потом будет подчёркивать, что к нему не применялось никаких методов физического воздействия, и методы психологического воздействия применялись не пыточные. Ну я, собственно, процитирую отрывок из его книжки.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: «Я предвидел некоторые вещи», — это имеется в виду о советском плене. — «Мне будут читать лекции о коммунизме и предоставлять только пропагандистскую литературу. Пища будет даваться лишь в виде поощрения за сотрудничество. Допросы будут внезапными, под яркими лампами. Стоит мне лечь спать — я сразу же буду разбужен, и допросы будут продолжаться до тех пор, пока я постепенно не утрачу ощущение времени, места и собственной личности. Меня будут подвергать пыткам и избивать, пока, наконец, я сам не попрошу о том, чтобы мне разрешили признаться в каком угодно преступлении. Но ничего из перечисленного не произошло». Его неплохо кормили. Правда, сам он, например, будет писать, что, ну, вообще иногда давали суп… Мне запомнилась такая метафора: рыбный суп, я из любопытства попробовал — и да, такое ощущение, что какая-то не очень свежая рыба через этот суп проплывала.

С. БУНТМАН: О боже мой! Ну… а мы как ели?

А. КУЗНЕЦОВ: Но в другом месте в этой же самой книжке Пауэрс пишет, что в первые дни он не мог есть от психологического шока, просто не мог есть, ему давали еду, но он ничего не ел. И он пишет: мне казалось, там, на какой-то день, что офицеры охраны готовы мне были предложить любое блюдо, лишь бы только я поел. Да, то есть его всячески старались накормить. У меня сложилось такое впечатление, что следствие не столько пыталось у него что-то выведать (хотя его допрашивали достаточно интенсивно, практически каждый день), но в основном ходили вокруг да около каких-то вот подробностей, от которых он пытался утечь.

Он пытался утечь от выдачи технической информации, ссылаясь на то, что он просто лётчик. Типа, я водила, я, там, чё там внутри, не знаю. Он пытался по поводу каких-то вещей отвечать уклончиво. От него добивались, во-первых, признания того, что он военнослужащий американской армии. Он говорил: я лётчик. Ну скажите, что… назовите ваше звание, там, и всё прочее, номер военного билета…

С. БУНТМАН: Пауэрс, номер, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, аусвайс и так далее. Вот. Но самое главное, у меня такое ощущение, что была задача отработать его поведение на процессе. Потому что, на самом деле, всё так удачно сложилось, что доказательств для суда было, что называется, выше крыши. Ну, шпионский набор. Я, кстати, не весь вам показал, потому что там был ещё бесшумный пистолет, там были, я уже назвал, и вот эти самые золотые десятки. В общем, там был шпионский набор из плохого такого фильма конца 1940-х годов, и в этом шпионском наборе не хватало, на мой взгляд, одного элемента — вот коровьих копыт для перехода контрольно-следовой полосы, да, на государственной границе, а всё остальное там, в общем, более или менее было.

Были там показания крестьян, которые его задержали, были всякие данные от военных, которые можно было сразу использовать, не секретные. Но дело в том, что этот процесс, конечно, должен был стать процессом не только и не столько над лётчиком Фрэнсисом Гэри Пауэрсом, сколько над агрессивной, предательской, двурушнической политикой Соединённых Штатов.

С. БУНТМАН: С одной стороны, у нас налаживаются отношения, а с другой стороны…

А. КУЗНЕЦОВ: Более того, вот-вот же встреча в верхах. Летом же уже запланирована встреча Хрущёва с Эйзенхауэром.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И у меня такое ощущение, что Никита Сергеевич — вот с ним это бывало, что Никита Сергеевич действительно по-человечески обиделся.

С. БУНТМАН: Он обиделся и расстроился.

А. КУЗНЕЦОВ: Как ребёнок!

С. БУНТМАН: И об этом он сам говорил.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, я ему верю.

С. БУНТМАН: И писал он сам, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот он надул губы — и как же, как же! Вот Эйзенхауэр сволочь, мы ж там на Эльбе с ними, он же тогда командовал союзниками в Европе! А вот как он мог, я ж у него в гостях был, — тогда, в 1959 году, незадолго до этого. Никита Сергеевич очень расстроился, но, тем не менее, не отказал себе в удовольствии поиграть в кошки-мышки. И надо сказать, что-то, чего не было у советского обвинения в начале подготовки к процессу, очень многое поднесла, что называется, американская сторона.

С. БУНТМАН: Это как?

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, во-первых, американские газеты, когда стало понятно, что Пауэрс жив… Сначала же что? Сначала же объявили, что пропал у нас. Знаете, вот где-то там на востоке у нас лётчик пропал. Вот где-то он в районе озера Ван, то есть на территории современной Турции, где-то вот там он, значит, перестал отвечать, что называется, исчез с радаров. Поэтому ничего не знаем. И когда стало понятно, когда из Москвы пришла информация, что он живёхонек, то газеты кинулись собирать информацию: и то, что он военнослужащий, и всё остальное, и кто он и откуда, и почему такая почесть, как сказал поэт. Всё это было у советских следователей из американских газет, которые будут цитироваться на процессе, и так далее. Значит, руководители американского государства не очень, прямо скажем, осмотрительно выступали с заявлениями.

Вот, например, госсекретарь США Кристиан Гертер. Он после того, как Эйзенхауэр сначала говорил: да нет, не знаем мы никакого лётчика-шпиона, да не было никакого разведывательного полёта… Он потом вдруг всё это признал: ну да, ну, а что вы хотите, а как с русскими можно по-другому? А вот, значит, это самое… Это настолько оказалось большим подарком, что это и в обвинительное заключение вошло и в приговор — вот это самое, значит, заявление государственного департамента.

Его готовят к процессу. Затягивать следствие не имело смысла. Процесс было решено провести буквально, там, через несколько месяцев — по сути, следствие шло два месяца. Назначен… Решено, что, поскольку дело о шпионаже, то рассматривать его будет по первой инстанции военная коллегия Верховного суда. И тут в камере у Пауэрса появляется адвокат. Вот на этом моменте я хотел бы остановиться поподробнее.

С. БУНТМАН: Так…

А. КУЗНЕЦОВ: Опять же, цитирую воспоминания Пауэрса. «9 июля у меня был посетитель. Михаил Гринёв был маленьким лысеющим человеком пятидесяти с небольшим лет», — на самом деле, шестидесяти с небольшим, — «с острой бородкой». Слушайте, вот это загадочная ситуация. Дело в том, что я нашёл две фотографии Гринёва, одна военного времени, а одна прямо собственно с процесса Пауэрса — бородки у него нет.

С. БУНТМАН: Может, он приклеивал специально?

А. КУЗНЕЦОВ: Может быть, приклеивал. «В очках в роговой оправе. Он настолько плохо знал английский язык, что его почти невозможно было понять. Он изучал английский язык в школе и мало пользовался им с тех пор». Ну, это явно сам Михаил Ильич Гринёв ему насчёт школы и мало пользовался с тех пор лапши навешал. Он им пользовался с тех пор, сейчас я об этом вам расскажу. «Однако в качестве переводчика он привёл с собой преподавателя английского языка из Московского университета». Я вполне допускаю, что это была хитрость. Гринёв вполне свободно владел английским языком, судя по всему. Но дело в том, что так нередко делают для того, чтобы получить время на обдумывание. С переводчиком — оно же всегда всё идёт как бы плавнее, что называется.

С. БУНТМАН: Да, это мы понимаем, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Продолжаю цитировать Пауэрса. «Михаил Гринёв специализировался на проигрывании важных государственных дел в суде». Хорошая, да, формулировка? Можно подумать, у нас, так сказать, были адвокаты, которые выигрывали важные государственные дела, про которые было решено, что их не надо выигрывать. «Когда судили за измену Лаврентия Берию, шефа секретной полиции Сталина, Гринёв защищал его». Вот откуда он это взял? Я не знаю. Дело в том, что даже… Сами вы знаете, уважаемые слушатели, что по поводу того, был ли процесс над Берия, не было ли…

С. БУНТМАН: Но суд был.

А. КУЗНЕЦОВ: Суд был, и о нём было официальное сообщение. И вот даже в официальном сообщении было сказано, что дело слушалось в особом порядке, без участия сторон — то есть ни прокурора, ни адвоката. Какой адвокат там?

С. БУНТМАН: ВКВС это был, и даже особое совещание назначили, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Во главе с маршалом Коневым.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну и дальше совсем уже бредовая фантазия. Это я к тому, насколько, в общем, Пауэрс… Ну, я не думаю, что он специально врёт. Американскому читателю на кой чёрт все эти, значит, правда в этих вопросах. Просто, видимо, он… кто-то ему что-то насвистел, вероятно, а он — понятно, что ему разобраться было трудно. «Гринёв не первый раз выступал в паре с Руденко. Во время судебного процесса над фашистскими военными преступниками в Нюрнберге Гринёв был адвокатом, а Руденко обвинителем». Руденко обвинителем был — с этим никто не спорит.

С. БУНТМАН: Да, обвинитель от Советского Союза.

А. КУЗНЕЦОВ: Все адвокаты были немцы, естественно.

С. БУНТМАН: Кто ж возьмёт-то адвоката из противника-то? А что это такое? Откуда эта белиберда-то?

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, либо Пауэрсу кто-то надул в уши уже после возвращения в Соединённые Штаты, либо журналист, который делал обработку его книги, решил, что так оно продаваться будет лучше — там, типа, у меня был один адвокат с Берией, да.

С. БУНТМАН: Ну это совсем как-то наивно.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Мы вам потом покажем книжечку ДСП (для служебного пользования) — а наши-то быстренько перевели её, уже в 1972 году русский переводец-то был. Расходилась по особому списку, но был. Полин, дайте нам, пожалуйста, следующую фотографию. Значит, семье любезно разрешили прибыть в Советский Союз на процесс. Дело в том, что родители Пауэрса написали Хрущёву, Никита Сергеевич им ответил, как отец отцу, так сказать, ну и им, естественно, стремительно оформили визы, и приехала целая группа поддержки. Вот почему-то на этой фотографии нет ещё одного человека. На самом деле пять родственников прибыло на процесс.

С. БУНТМАН: Ну вот, пять.

А. КУЗНЕЦОВ: Тёща…

С. БУНТМАН: Тёща — видно.

А. КУЗНЕЦОВ: Я считаю, что это средство давления на подсудимого. Он-то думает, что тёща в Америке, строит защиту одним образом, а тут из зала на него глаза тёщи будут смотреть, да, и всё, он должен, конечно, расколоться до хвоста сразу. Ну, дальше — это американский консул, дальше на диванчике, значит, родители, и справа супруга. Ещё за кадром остаётся сестра, сестра Джессика тоже присутствовала на процессе. Давайте, Полин, следующую фотографию. Вот. Когда Пауэрс прибыл… Он вообще, так сказать, полагал, что процесс будет закрытый, ему не сказали, что он будет открытый. Когда он оказался в колонном зале Дома Союзов…

С. БУНТМАН: Да…

А. КУЗНЕЦОВ: Он потом описывает пять колоссальных хрустальных люстр. Около тысячи человек народу присутствовало: иностранные корреспонденты, иностранные дипломаты, советские корреспонденты, представители общественности, трудовых коллективов. Ну, естественно, всё по спискам и по пропускам. О том, какое значение придавалось международному резонансу, свидетельствует хотя бы тот факт, что синхронный перевод шёл на минимум четыре языка. Значит, точно совершенно шло на английский, немецкий, французский, испанский. А, и, по-моему, на японский ещё.

С. БУНТМАН: Ещё на японский?

А. КУЗНЕЦОВ: А присутствовали японские журналисты в зале.

С. БУНТМАН: А!

А. КУЗНЕЦОВ: А шло через наушники, имеется в виду.

С. БУНТМАН: Ну, вообще, всё оборудование уже было, да. Было там, всё это делали.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, было. Сидели синхронисты, да, и работали — чего бы им не обеспечить и на японский тоже. Нам же важно. Мы же на Японию, видимо, рассчитываем в смысле борьбы за мир, да? Вот вам, пожалуйста.

С. БУНТМАН: Ну, вообще, это мощная была пропагандическая, пропагандистская…

А. КУЗНЕЦОВ: Пропагандическая, да. Я считаю, что это удачная формулировка. Именно пропагандическая. Что ему инкриминировали? Дело в том, что как раз в это время, в 1960 году, завершается постепенно работа над новым советским Уголовным кодексом — тем, который будет принят и вступит в действие с 1 января 1961 года и который просуществует, там, с кое-какими изменениями и дополнениями до начала уже постсоветских времён. Но, поскольку по старому УК вот по этим политическим статьям судить его было совершенно нецелесообразно, то применили только-только принятый, свеженький, буквально дымящийся, 1959 годика, специальный «Закон о государственных преступлениях». И вот его статья вторая предусматривала ответственность за шпионаж.

Цитирую. «Передача, а равно похищение или собирание с целью передачи иностранному государству, иностранной организации или их агентуре сведений, составляющих государственную или военную тайну, а также передача или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений для использования их в ущерб интересам СССР, если шпионаж совершён иностранным гражданином или лицом без гражданства, — наказываются лишением свободы на срок от семи до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или смертной казнью с конфискацией имущества».

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Дайте нам, Полин, пожалуйста, следующую картинку. Это Роман Андреевич Руденко.

С. БУНТМАН: О-о-о!

А. КУЗНЕЦОВ: Да, к сожалению, более крупной фотографии именно с процесса я не нашёл, а мне хотелось его показать именно на процессе. Потому что, конечно, есть крупные фотографии Руденко, с Нюрнбергского процесса и так далее. Ну вот здесь он всё-таки через 15 лет после Нюрнберга. Вот он такой, в мундире генерального прокурора. Мерзавец Пауэрс пишет, значит, что появился прокурор в форме, напоминающей форму трамвайного кондуктора. Вот так он, в благодарность за… Ну напоминает, ну и что?

С. БУНТМАН: Это да.

А. КУЗНЕЦОВ: Нет у меня для вас другой прокурорской формы. Да, прокурорская форма в советское время была неудачная, с этим спорить трудно. Дайте, Полин, пожалуйста, следующую фотографию. Вот я сказал, что я нашёл две фотографии адвоката, адвоката Михаила Ильича Гринёва. Вот он сразу по окончании войны. Эта фотография взята из его военного дела. Во время войны, большую часть войны он был членом военного трибунала Московского военного округа ПВО. И когда я в своё время писал статью для журнала «Дилетант» несколько лет назад — это [было] всё, что я о нём на тот момент знал. А потом выяснились вот какие интересные подробности. Значит, Гринёв. Он 1898 года рождения, из дворян Курской губернии. «Дело о назначении единовременного пособия семейству бывшего канцелярского чиновника курского губернского правления коллежского секретаря Гринёва. Представлением курского губернатора в МВД вдова бывшего чиновника коллежского секретаря», — напомню, это очень невысокий чин, десятый класс «Табели о рангах», — «коллежского секретаря Ильи Гринёва, Варвара Гринёва 49 лет просит пенсию или единовременное пособие». Он умер, он умер от чахотки, и вот она просит, значит, либо пенсию, либо пособие. «Имеет детей: Сергея 12 лет, Михаила 10 лет, Софию 8 лет». Пособие дали одноразовое, 200 рублей. Вот «Михаил 10 лет» — вот это наш адвокат Гринёв.

Я нашёл воспоминания вдовы внука Михаила Ильича Гринёва. Она вспоминает о своём муже, в том числе о том, как он трогательно любил дедушку и бабушку. Дело в том, что мама там очень много работала, а воспитывали в основном дедушка и бабушка, жившие в коммуналке в самом центре Москвы, недалеко от Волхонки. И вот, в частности, там в воспоминаниях она пишет: а вот дедушка, значит, он закончил юрфак Московского университета, но потом примкнул к красным, воевал в Гражданскую войну, значит, участвовал в какой-то операции по захвату царского золота в Сибири. Ну, видимо, вот эта вся колчаковская история. Действительно, в его военном деле указано, что он с 1919 по 1921 год служил в Красной Армии, совершенно верно. А потом он оказался в народном комиссариате иностранных дел.

С. БУНТМАН: Упс.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, и в этом самом народном комиссариате иностранных дел он, значит, пребывал референтом экономического отдела, а затем в течение двух лет — это вот откуда и с чего я взял, что английский он всё-таки, видимо, знал достаточно свободно, — он был вторым секретарём нашего посольства в Великобритании.

С. БУНТМАН: В Великобритании?

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: А язык знал в школе.

А. КУЗНЕЦОВ: А язык изучал в школе и потом им не пользовался. Видимо, в Великобритании он общался исключительно с послом Майским, который как раз в это время был послом, который тоже английского не знал, изучал в школе, потом забыл. И вот вдвоём они, так сказать, собирались, да?

С. БУНТМАН: Ну да, да. А потом жестами показывали.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну что там, Михаил Ильич? Ну вот как-то всё вот так.

С. БУНТМАН: Да, и верительные грамоты выдавал молча.

А. КУЗНЕЦОВ: Выдавал молча, да. Так что думаю, что он знал английский. Вполне допускаю, что он не очень понимал американский язык Пауэрса, допускаю. Человек, знающий советский книжный английский, при встрече с американцем, действительно…

С. БУНТМАН: Теряется.

А. КУЗНЕЦОВ: …слегка теряется. Но я вполне допускаю, что Михаил Ильич просто ваньку валял, а на самом деле вполне он всё хорошо понимал. Обвинение Руденко построил (ну, собственно, понятно, это было частью программы) в таком, знаете, наступательном, так сказать, ключе. Больше половины речи Руденко — это обвинение не Пауэрса, а стоящих за ним, значит, ястребиных империалистических кругов США.

Чтобы не быть голословным, вот послушайте кусочек. «Особой наглостью и бесстыдством отличалось выступление вице-президента США Никсона по телевидению 15 мая, в котором он не только подтвердил сделанные ранее Гертером и Эйзенхауэром циничные и попирающие нормы международного права утверждения, что осуществление полётов американских самолётов над территорией Советского Союза является рассчитанной политикой США, но пошёл и дальше. Никсон заявил, что Соединённым Штатам необходима непрерывная программа шпионской деятельности, и оправдывал явную ложь, содержавшуюся в заявлении государственного департамента США от 5 мая о метеорологических исследованиях, якобы проводившихся самолётом «Lockheed U-2». Иначе говоря, он отстаивал для Соединённых Штатов Америки право на шпионаж».

Пауэрс, в общем-то, с судом сотрудничал. Он довольно подробно описывает, как во время… У него было всего четыре встречи с адвокатом, из них три более или менее были посвящены процессу, когда уже было вручено обвинительное заключение. И надо сказать, что, конечно, Гринёв его подталкивал к тому, что, а вы, голубчик, не рыпайтесь, только вот не делайте, пожалуйста, никаких острых заявлений — это может вам повредить. Сами видите, норма, это самое, диспозиция у суда довольно обширная — от семи до смертной казни. А что вы думаете? Я не знаю, голубчик. Да, и так далее. Но обратите внимание, вот я вам переведу из нашего уголовного кодекса: вот это считается смягчающим, вот это — деятельное и искреннее раскаяние, там, и так далее, и так далее.

Теперь давайте поговорим серьёзно про то, что мог адвокат. Вот предположим, каким-то божьим попущением на месте Гринёва оказывается не абсолютно, стопроцентно свой, коммунист, бывший советский дипломат, потом член военного трибунала, потом советский адвокат. А вдруг оказался адвокат типа Дины Каминской или Софьи Каллистратовой, да? Который решил, ни на что не обращая внимание, действительно защищать всеми законными методами. Вот что можно было попытаться сделать в этой абсолютно гипотетической ситуации? Поиграть вот на том, что слишком большой шум ещё до процесса? Ты правильно сказал — это у нас не работает абсолютно.

С. БУНТМАН: Нет.

А. КУЗНЕЦОВ: У нас, извините, в тридцатые годы перед процессами проводились многотысячные митинги трудящихся с резолюциями типа разбить собачьи головы, да?

С. БУНТМАН: Да-да-да. именно с такими.

А. КУЗНЕЦОВ: Так что с тех пор большой, так сказать, прогресс наблюдается, не правда ли? Что можно было ещё попытаться сделать? Можно было попробовать поапеллировать к международному праву. Дело в том, что, в международном праве на тот момент, да и, насколько я знаю, в общем, до известной степени и сегодня, существует определённая дырка, вот просто лакуна, в вопросе о том, на какой высоте заканчивается воздушное пространство государства и начинается как бы космос — общее достояние человечества. Дело в том, что к моменту суда над Пауэрсом ни в одной международной конвенции вот эта высота определена не была.

С. БУНТМАН: А вот интересно.

А. КУЗНЕЦОВ: Не была. И даже конвенция по космосу, которая в 1967 году, по-моему, будет подписана, тоже не определила. Но, как известно, отсутствие регулирования в законодательстве можно попытаться [истолковать] в пользу обвиняемого, и можно было повалять ваньку из серии, что я, лётчик Пауэрс, был абсолютно уверен, что я не нарушаю. Дело в том, что ему, кроме шпионажа, предъявили ещё и нарушение воздушного пространства Советского Союза.

С. БУНТМАН: Воздушного пространства, да-да-да

А. КУЗНЕЦОВ: Я был в полной уверенности, что и там, где я лечу, на высоте около 36 тысяч футов, — он заявил, — на высоте свыше 12 километров, что я уже не в воздушном пространстве Советского Союза, что оно там подо мною. Никакой, конечно, доктрины о примате международного права над советским не существовало и в помине. И я думаю, что суд, наверное, с интересом бы адвоката выслушал, но вот как слушают диковинную зверушку.

С. БУНТМАН: А соответствовала ли с такой высоты, а соответствовала ли аппаратура, которой располагал лётчик Пауэрс?

А. КУЗНЕЦОВ: По этому поводу было очень много всяких этих самых, да. И он тоже пытался по поводу высоты всё, значит. Но, насколько я понимаю, в общем, технические специалисты сработали хорошо. Ни у кого из слушателей не возникло вопросов по поводу того, а вообще, ну, неужели вы хотите сказать, что вот с такой ерундой он действительно шпионил. В том, что он шпионил, в общем, ни у кого никаких сомнений.

Так я к чему всё это веду? Я бы сказал, что адвокат… При всём том, что, конечно, адвокат, что называется, договорной, спору нет, но он и не мог особенно ничего сделать. Пауэрс обиженно пишет: вот, он не протестовал, вот, я считаю, что он здесь должен бы протестовать. Ему же сравнить-то не с чем, бедолаге. Наоборот, все наши, кто был на процессе, говорят: ну слушайте, ну просто образцово-показательно. Суд ни одного ходатайства защиты не отклонил. Более того, и защита с обвинением друг перед другом расшаркивались. Ходатайства друг друга поддерживали. Всё, так сказать, чинно-благородно. А был бы он обвиняемым на одном из больших московских процессов?

С. БУНТМАН: Да нет, зачем? Даже можно на чём-нибудь таком более, я бы сказал, более жалобном.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну или обвиняемым на суде над Бродским, когда Бродский только откроет рот, а судья ему сразу…

С. БУНТМАН: Нет, это было показательно, это было образцово, и причём решалась судьба наказания и процесса, она ведь решалась совершенно не там.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Но адвокат добросовестно озвучил всё, что он мог озвучить. Что он озвучил? Молодость подсудимого. Некоторую недалёкость — это слово не прозвучало, но оно как бы следовало. Вот смотрите, ну о чем он думает? Ну о деньгах, да? Об чём думает? «Об что думает такой папаша? Он думает об выпить свою рюмку водки, об дать кому-нибудь по морде, об своих кОнях и больше не об что». Вот и этот парень, о чём он думает? Пустоголовый американский парень, типичная американская военщина.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: И кроме того, его, конечно, использовала американская военщина, он стал заложником её, так сказать, игр. Они вообще хотели бы, чтобы он там подох в небе над Свердловском, а мы вот не позволили, да, спасли парню жизнь, так что же мы его теперь убивать-то будем, да? Ну вот его раскаяние, его, так сказать, сотрудничество со следствием…

С. БУНТМАН: А характеристики с места работы не было, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Не было. Хотя заявления официальных лиц, как я уже сказал, использовались, но это были не совсем характеристики с места работы.

Следующая картинка: неувядаемый, вечнозёленый Борис Ефимов, естественно, не мог не откликнуться. «Приговор по делу американского шпиона Пауэрса. Передача для подсудимых». На самом деле, истинная правда. По сути, подсудимыми были вот эти люди. Ну, двоих легко узнают люди старшего поколения. Эйзенхауэр, конечно, дальше Никсон.

С. БУНТМАН: Никсон, да.

А. КУЗНЕЦОВ: А дальше я теоретически определил, кто должен быть. Ещё двое. Проверил — да, похожи, похожи. Кристиан Гертер, госсекретарь, третий, вот нога торчит. А четвёртый, конечно, Аллен Даллес.

С. БУНТМАН: Да, Аллен Даллес.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, Аллен Даллес. И он ещё год будет руководить ЦРУ, до шестьдесят первого года. Вот поэтому, естественно, вот они там. Вот. И как всё-таки Борис Ефимов мастер детали, да: брошенная телефонная трубка, обрати внимание, в правом нижнем углу. То есть они метнулись к радиоприемнику, не договорив по телефону.

С. БУНТМАН: Конечно! Да-да-да.

А. КУЗНЕЦОВ: А вот Гертер, он прям даже бежать хочет, так его…

С. БУНТМАН: Мастерство растёт…

А. КУЗНЕЦОВ: Или, наоборот, последний залезает на скамью.

С. БУНТМАН: Бухарин у него был очень убедительный в тридцать восьмом году.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну кто, кто у Бориса Ефимова был не убедительный.

С. БУНТМАН: Да, да, да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а дальше, дальше что? История хорошо известна. Прокурор попросил 15, оставив место, как говорится, для дальнейшего милосердия суда. Суд дал десятку. Вот. Три генерала. Один генерал-лейтенант юстиции, Виктор Валерьянович Борисоглебский. Вот с ним будет связан немножечко очень интересный процесс следующего четверга. И два генерал-майора. Два таких обычных генерал-майора. Один от артиллерии, другой от авиации. Два фронтовика, прошедшие всю войну — Дмитрий Воробьев и Александр Захаров. Да. Они, кстати говоря, народные заседатели, активно задавали свои вопросы. Очень так по делу, по месту. Ну, я думаю, у них был текст, более или менее примерный сценарий.

Ну, а дальше, значит, десятку дали. Отбывал он во Владимирском централе, в камере на двоих с человеком, обвиняемым как пособник. Ну, действительно, служил в германских частях во время Великой Отечественной войны, значит, латышские националисты, всё прочее. Тот хорошо говорил по-английски, поэтому Пауэрсу было с кем поговорить. Литературу давали, кстати говоря, на английском языке. Русский пытался учить. Его довольно быстро обменяли.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: С момента процесса, даже с момента сбития его, до момента обмена прошло меньше двух лет, потому что уже весной шестьдесят второго его на знаменитом мосту Глинике… Дайте нам, пожалуйста, Полин, самую последнюю фотографию.

С. БУНТМАН: Да. Шпионский мост, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, шпионского моста у нас нет, но у нас есть человек с этого шпионского моста.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот, Вильям Генрихович Фишер. Мы его знаем как Рудольфа Александровича Абеля лучше, да.

С. БУНТМАН: Что позволило ему появиться перед фильмом «Мертвый сезон».

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, о чём мы не так давно вспоминали. Да. Абель отсидел побольше, да, к моменту, когда Пауэрса сбили, Абель сидел, по-моему, три или четыре года уже, да. Ну вот. Пауэрс вернётся, напишет вот эту книжку. Было разбирательство, но не суд, а было внутреннее военное разбирательство, и потом подкомитет Сената по вооруженным силам его заслушивал, никаких претензий официально к нему не было. Неофициально, конечно, разные высказываются мнение, и американские «белые пальто», так сказать, свой вклад, что называется, внесли, но на его делах это не сказалось, он продолжал служить лётчиком, был лётчиком-испытателем в корпорации «Локхид».

Потом на телевидении работал пилотом вертолёта, разбился. Они летели со съёмок лесных пожаров, видимо, закончилось топливо, он начал садиться, планируя, и как пишут, уже, собственно, всё, готовился винты вырубить — и увидел, что внизу на детской площадке дети играют. Заложил резкий вираж, и вот это планирование сбило, и они гробанулись. Погиб он, погиб оператор-телевизионщик. Вот такая вот… неожиданно, в общем, практически героическая гибель.

С. БУНТМАН: Да, героическая гибель.

А. КУЗНЕЦОВ: Если всё было так, то…

С. БУНТМАН: Ну что же, он как лётчик, он же никому ничего плохого не сделал.

А. КУЗНЕЦОВ: Над этим тоже можно было поиграть, что преступление не доведено, но по не зависимым же от него обстоятельствам это и не доведено.

С. БУНТМАН: Ну да, здесь было важно сделать, сделать громко и привлекательно. Спасибо всем большое.