Не дай нам Бог победить V

Что сказать о сержанте Маллигане (имя вымышленное)? Окончил Бостонский колледж со званием бакалавра, получил степень магистра искусств в Пардьюсском университете, написал магистерскую диссертацию о Джоне К. Келхуне*: «Оригинальный ум, единственный оригинальный ум среди американских политиков, Джефферсон украл всё у Локка и Адама Смита». На полу его «джипа» валяется «Нэшнл ривью» и брошюра «1964. Кампания запугивания, направленная против Голдуотера».
______________________________________________________________
*Джон Колдуэл Келхун (1782—1850) — вице-президент США в 1825-1832
______________________________________________________________

Он презирает солдат южновьетнамской армии, которые спасаются бегством вместо того, чтобы сражаться (следует пример); единственные «дружественные силы», которые внушают ему доверие, — это «Кхмер-серей». Он числится в «специальных частях», но идёт обедать с «зелеными беретами» (и даже готов пригласить меня): — Это лучшие собеседники в Сайгоне.



Или о командире танкового полка морской пехоты Корсоне (подлинное имя), занятом умиротворением среди холмов, прилегающих к Данангу? Окончил Чикагский университет, учился вместе с Корзибским**, преподавал в колледже во Флориде, работал или проходил военную службу в Китае. Ему доверена «обработка» 11 тысяч крестьян. Метод, которым он пользуется, он сам называет методом «эмпирической причинности».
_______________________________________________________________________________________________________________
*Альфред X.С. Корзибский (1879—1950) — американский ученый и писатель, с 1938 директор института общей семантики в Чикаго.
_______________________________________________________________________________________________________________
Его молодые офицеры сделали из папье-маше цветной макет идеальной вьетнамской деревни, что-то вроде макета яслей с  младенцем Иисусом: в макете соблюдены все масштабы, и вполне вероятно, что подобная деревня будет построена. Полковник Корсон изобретателен. Он спроектировал большой свинарник, подходящий к местным условиям, и распорядился, чтобы морские пехотинцы свозили кухонные отбросы на корм крестьянским свиньям, разрешив таким образом две проблемы разом. Он попросил одного инженера построить мельницу для подведомственной ему области.

Инженер принес чертеж сверхсовременного сооружения. — Выбросьте это, — сказал я ему, — и попытайтесь вспомнить, как выглядела мельница, когда вы были мальчишкой или когда ваш отец был мальчишкой. Такую мне и постройте. Мало того, полковник Корсон предусмотрителен. Раздав крестьянам семена, он не стал торопиться с осуществлением своей программы, а выждал некоторое время, чтобы посмотреть, не понесут ли они зерно на черный рынок. Убедившись, что все в порядке, он приступил к делу. Полковник Корсон умён. Он использовал выданные морским пехотинцам взрывчатые вещества для ловли рыбы и показал крестьянам, что в реке есть более крупная рыба, чем та, которую они вылавливали. На командном пункте он приколол к стене фотографию, запечатлевшую эту операцию; мне показалось, что он повесил ее главным образом для собственного удовольствия.

— Надеюсь, вы не собираетесь обучать этих людей ловить рыбу с помощью динамита, — сказала я.

Ответ был успокаивающим. Он сделал это только однажды, для наглядности; рыбу он отдал крестьянам, чтобы они продали её на рынке и купили новые сети большего размера, с помощью которых они смогут ловить более крупную рыбу. Он циник. По его мнению, выгода — это единственное, что может заставить человека заниматься производительным трудом.

— Разве вы написали «Группу» не для того, чтобы заработать деньги?
Когда я ответила «нет» и сказала, что совершенно не ожидала, что получу за эту книгу столько денег, он посмотрел на меня с нескрываемым изумлением.

— Зачем же вы тогда это писали?

В центре макета деревни, который его офицеры заканчивали далеко за полночь, как дети, когда готовят подарки к рождеству, высился большой, окрашенный в бронзовый цвет знак доллара. Полковник Корсон хитро ухмылялся. Он действительно собирался, так он, во всяком случае, утверждал — изготовить этот монумент семи футов высотой и воздвигнуть, его посредине деревни. Молодой капитан и молодой лейтенант улыбались. Полковник Корсон был из тех, о которых говорят: «Офицеры его обожали». Отчасти из-за того, что он их забавлял, — он был человеком остроумным и насмешливым. И его фантазии отнюдь не шли вразрез с его меркантильными устремлениями.

В углу макета стояли крытые соломой ульи; одного из крестьян собирались сделать пасечником. Пчелы, свиньи, зерно и крупная речная рыба — полковника, видимо, увлекала поэзия сельской жизни, хотя он не забывал и о прозе. Он пытался убедить крестьян отказаться от навязанной им французами системы бессменного возделывания одной и той же культуры — риса, так как из-за необходимости арендовать землю и платить налоги государству она делала их нищими. Но он не хотел, чтобы его подозревали в альтруизме.

— Всё это я делаю для себя, а вовсе не для вьетнамского народа.

Однажды он предложил вьетконговцам устроить открытый диспут на рыночной площади, объявив, что во время рождественских праздников придет с охранным свидетельством в любую деревню. Они не приняли вызова, но как-то ночью приблизились к расположению его части и через громкоговорители обратились к крестьянам, пытаясь настроить их против полковника. «Он хочет заставить вас делать доллары» — говорили вьетконговцы.

— А я отвечал: «Попали в точку!»



Он с удовольствием сообщил мне, что за голову каждого из его агитаторов назначена награда — значит, победителем диспута оказался он. «Эмпирическая причинность» оправдала себя. Или «притягательная сила успеха», как он иначе это называл. Полковник Корсон необычайно саркастически относился к другим американским деятелям, интересующимся идеологическими проблемами. Он осмеял исследование вьетнамской деревни, предпринятое группой сторонников Кеннеди, занимавшихся изучением общественного мнения во время предвыборной кампании 1960 года.

— Двести тысяч долларов выбросили на это исследование, а опросили шесть вьетнамцев!

Он считал, что все научно-исследовательские группы, собирающие и анализирующие сведения, касающиеся Вьетнама, — их три, включая «Рэнд корпорейшн», — состоят из дураков, взяточников и потенциальных шпионов или из всех трех вместе взятых — явное предубеждение, которое я разделяю, хотя никогда не видела подготовленных ими отчетов, многие из которых засекречены. Я спросила его, что он думает о программе тиеу хой, которая мне кажется одним из самых безобразных проявлений нашей деятельности по умиротворению. — Ведь мы тратим деньги на содержание предателей. Полковник согласился со мной, хотя вовсе не из моральных соображений.

Ему казалось глупым заниматься политическим воспитанием дезертиров. — Это выдумал кто-нибудь из тех, кто сидит в Арлингтоне, штат Вирджиния. «Раскройте объятия!» Если мне нужен человек, я его покупаю. К Джонсону он относился, по-моему, довольно пренебрежительно и называл его «малышка Линдон». Мысль, что полковник Корсон по своим убеждениям относится скорее к правым, чем к левым, напрашивалась сама собой, хотя я старалась ее прогнать. Собравшись с духом, я рискнула спросить его, что он думает о Голдуотере. Капитан и лейтенант, сидящие за соседними столами, перестали печатать и обменялись улыбками. Полковник, задумавшись, опустил кружку с пивом.

— В глубине души вы сами знаете, что он дурак, — сказал он, усмехнувшись.

Угадав, что стояло за моим вопросом, он рассказал мне, как однажды в Чикаго спустил с лестницы какого-то однорукого (или одноногого) репортера.

— Он назвал меня фашистом и коммунистом одновременно. Трудно было найти на американском политическом горизонте хоть одного человека, к которому Корсон относился бы благосклонно. Кроме, пожалуй, секретарши сенатора Джексона. Полковник Корсон считал доллар душой «эмпирической причинности», но он не переставал посмеиваться над собой, даже, когда говорил об этом символе своей веры.

Наш разговор зашел в тупик. Я не видела ничего специфически капиталистического в том, что он кормил крестьянских свиней объедками со стола морских пехотинцев. Он пытался доказать мне, что основой основ капитализма является свободный рынок, а Маркс этого не понял. Но я с трудом следила за тем, что он говорит, потому что его речь вдруг превратилась в непроходимую чащу специальных терминов, и в этот момент я с изумлением почувствовала всю фантастичность происходящего — иронизирующий полковник сидит, как некий косноязычный Сократ, среди своих учеников, а рядом на столе — макет вьетнамской деревни. Корсон умел угадывать мысли. Несколько мгновений спустя он как бы невзначай заметил:



— В моем батальоне нет гомосексуалистов. Тех, кто на этом попадается, я выгоняю. Если парень работает на меня, ему должны нравиться девушки.

И пока я мысленно восхищалась этой идиллией в опрятной хижине посреди леса, он взглянул мне в глаза и сказал, видимо стремясь поставить все точки над «и»:

— Я зачисляю в отряд гражданских действий только тех, кто побывал в деле и убивал.



Рядовой Ф. Н. Бантон несет в рюкзаке рождественскую елку. Операция "Кентукки", 1967

Здесь, на холмах в окрестностях Дананга, полковник Корсон был богом и дьяволом. В отличие от других офицеров — не столь одаренных и менее склонных к размышлениям — он обращался с этой маленькой страной, где люди носили конические шляпы и жили в бамбуковых зарослях, как ребенок с зажатой в кулак игрушкой. Возможно, что на другом конце словесного спектра этот офицер морской пехоты имел больше оснований считаться революционером, чем майор Би. Во всяком случае, он был, конечно, честнее. Тем не менее внушительный бронзовый доллар, видимо, останется его личным военным памятником, правда, столь же символическим, как и трактор майора Би.

Я сомневаюсь, чтобы Вашингтон когда-нибудь разрешил построить и торжественно открыть подобный монумент. Но что бы ни лежало за словами полковника Корсона, сам он относился к устаревшему типу свободных предпринимателей и, интересуясь прежде всего предпринимательством, испытывал отвращение к бесполезным тратам, с которыми так легко мирится современный капитализм. К тому же он слишком откровенно высказывал свое презрение к миссионерам, медицинским отрядам и к торговым сделкам вроде программы тиеу хой, являющейся, по некоторым сведениям, детищем ЦРУ. Поэтому я думаю, что при всей своей, как он бы это назвал, беззастенчивости, производящей иногда пугающее впечатление, у него все-таки мало общего с «Призраком».

Правда, у него хватает здравого смысла, чтобы откровенно презирать программу перевоспитания перебежчинов из рядов Вьетконга, с которой носится ЦРУ. Ее еще называют «программой откры тых объятий», и то, что она разработана ЦРУ, сразу бросается в глаза. Программа «Открытых объятий» — типичный пример контрповстанческой деятельности, несущей на себе клеймо ЦРУ: особые отношения, сложившиеся между этой организацией и предателями (если они не куплены, это обычно интеллигенты), напоминают симбиоз полицейского и преступника.

Использование предателей во время войны, конечно, не является таким уж новшеством, но раньше деятельность этих лиц ограничивалась тем, что они тайком открывали врагу городские ворота, шпионили и передавали контрабандой различные сведения, а также сеяли недовольство среди населения, то есть делали то, что великие державы пытались делать во время второй мировой войны с помощью средств современной радиотехники. Верно также, что дезертиры часто помогали улучшить военные сводки, даже когда они просто возвращались домой и больше не принимали участия в военных действиях, как поступают теперь многие солдаты южновьетнамской армии.

Но опыт «холодной войны» и затем Кубы научил американцев пользоваться услугами перебежчиков, то есть политически сознательных лиц, объединяющих в одном лице предателей и дезертиров. Разница между беженцем или изгнанником и перебежчиком заключается в том, что ни беженец, ни изгнанник не делают из своего положения профессии. Программа тиеу хой предусматривает не только широкую агитацию за переход на сторону Южного Вьетнама, ведущуюся с самолетов и вертолетов, через громкоговорители и с помощью листовок, содержащих стандартные обещания денежного вознаграждения и хорошего обращения — довольно обычные приемы во время гражданской войны, — но также превращение каждого дезертира в перебежчика посредством «перевоспитания» в лагере.

В лагерях тиеу хой нет такой скученности, там никто не страдает от отсутствия воды и элементарных санитарных удобств, но они производят еще более удручающее впечатление, чем лагеря беженцев. Хой тянь, или отступник, как только он вступает на новый путь, тут же превращается в узника, приговоренного к заключению на срок от 45 до 60 дней, для. того чтобы затем обрести «избранную им свободу». У него берут отпечатки пальцев, его допрашивают («Они информируют нас совершенно добровольно», — подчеркивает американский советник), внушают ему определенные взгляды и, наконец, выпускают в жизнь, снабдив целым набором удостоверений личности.

Лагерь тиеу хой, который я видела, напоминал старомодную исправительную школу: ученики-заключенные уныло бродили по двору или просто лежали на койках с ничего не выражающими лицами; один или двое писали письма. Теоретически каждый перебежчик должен был научиться какому-нибудь ремеслу (само собой разумеется, что громкоговорители всем им обещали работу), но единственным практическим подтверждением этой теории, которое я видела в одном из лагерей, был хой тянь, подстригающий волосы своему товарищу, сидящему в парикмахерском кресле, в то время как в противоположном углу той же маленькой грязной комнаты двое учеников портного кроили пижаму; в другом лагере я была во время новогодних праздников, когда никто ничего не делает, но я не заметила там никаких технических приспособлений или инструментов для работы.

Американцы признают, что программа профессионального обучения «не идет»; если верить одному из распространенных объяснений, перебежчиков так много, что не хватает оборудования — снова «жертвы успеха». И шансов на получение работы у хой тяня, обученного или необученного, практически нет. Он возвращается к гражданской жизни с клеймом бывшего вьетконговца и вдобавок еще с клеймом предателя.

Одно время американцы надеялись организовать армию, целиком состоящую из перебежчиков, с полковниками, капитанами и другими офицерами (воспользовавшись, конечно, примером высадки в бухте Кочинос); они утверждали, что это создает перебежчикам «положение». Но вьетнамские военные отнеслись к этой идее неодобрительно. Основное внимание в лагерях тиеу хой уделяется занятиям, направленным на искоренение вьетконговской идеологии. Однако довольно часто как раз во время этих занятий происходит первое знакомство с программой Вьетконга, которая многим кажется настолько привлекательной, что к концу обучения один процент перебежчиков, как правило, снова перебегает на сторону Вьетконга





Атаки патриотов всегда неожиданны и молниеносны. Как ни охраняют американцы свою крупнейшую авиабазу в Южном Вьетнаме, в Дананге, но партизаны раз за разом выводят из строя десятки самолетов. На фото: база Дананг после мощного ракетного удара бойцов Национального фронта освобождения. Ассошиэйтед Пресс, Нью-Йорк.