«Обреченные на роль любую» — Рома Либеров выпустил сборник, куда вошли стихотворения 36 поэтов-эмигрантов из «незамеченного» поколения. Специально для «Медузы» он рассказал о некоторых авторах
«Обреченные на роль любую» — сборник стихотворений поэтов «незамеченного» поколения, подготовленный режиссером Ромой Либеровым, автором проекта «После России». Книга вышла в парижском издательстве Éditions Tourgueneff при поддержке фонда WE EXIST! Foundation на русском и английском языках (перевод Насти Хохловой), а также на русском и французском языках (перевод Поля Лекесна). В издание вошли стихотворения 36 поэтов-эмигрантов времен революций и Гражданской войны — эти авторы уехали из Российской Империи в Париж, Белград, Берлин, Нью-Йорк, Прагу, Ревель (Таллин) и другие города. Книга вышла с иллюстрациями Аси Маракулиной — она изобразила все эти города. С разрешения издательства публикуем несколько стихотворений из сборника с комментариями Ромы Либерова, которые он написал специально для «Медузы».
«Обреченные на роль любую» — сборник стихотворений поэтов «незамеченного» поколения, подготовленный режиссером Ромой Либеровым, автором проекта «После России». Книга вышла в парижском издательстве Éditions Tourgueneff при поддержке фонда WE EXIST! Foundation на русском и английском языках (перевод Насти Хохловой), а также на русском и французском языках (перевод Поля Лекесна). В издание вошли стихотворения 36 поэтов-эмигрантов времен революций и Гражданской войны — эти авторы уехали из Российской Империи в Париж, Белград, Берлин, Нью-Йорк, Прагу, Ревель (Таллин) и другие города. Книга вышла с иллюстрациями Аси Маракулиной — она изобразила все эти города. С разрешения издательства публикуем несколько стихотворений из сборника с комментариями Ромы Либерова, которые он написал специально для «Медузы».
Рома Либеров
из предисловия к сборнику
Мне хочется во что-нибудь верить, и я выбрал закон сохранения энергии слова — все эти кажущиеся беспомощными предложения и строфы однажды прочитывает кто-нибудь, воскресая их к жизни собственным волнением.
… как знать? душа моя
Окажется с душой его в сношеньи,
И как нашел я друга в поколеньи,
Читателя найду в потомстве я.
(Евгений Боратынский, 1828)
Огромный век эти судьбы и стихотворения ждали к своему горю рифмы — она случилась: бессмысленная и несправедливая война вынудила к эмиграции нашу — шестую — волну.
Настаиваю, что их скитающиеся по миру бездомные тени нужны нам теперь — потому мы и решили составить этот необязательный с точки зрения структуры сборник стихотворений.
Далее перед стихотворениями идут комментарии Ромы Либерова.
Анатолий Величковский
Проведший детство и юность в Елисаветграде (Зиновьевск — Кирово — Кировоград — Кропивницкий в сегодняшней Украине) и вступивший после революций в Добровольческую армию, Анатолий Величковский к 1920 году оказался в городе своего рождения — Варшаве, теперь столице независимой Польской Республики.
Затем — Франция и вполне традиционный сюжет: чернорабочий на заводе, водитель такси. Первый стихотворный сборник Величковский выпустил только после Второй мировой войны и заслужил деятельное одобрение Ивана Бунина. Четвертый и посмертный сборник стихотворений вышел тиражом 200 экземпляров при содействии французского филолога и исследователя эмиграции из России — Ренэ Герра.
О себе Анатолий Величковский писал: «Ключ к моим стихам — отчаяние. Оно и сделало меня поэтом. Отчаяние — потеря родины, гибель старой России, гибель природы в наш технический век».
Н.В.Р.
Поздно ночью, даже слишком поздно…
За окном почти сплошные звезды.
Тишина высокая в просторе…
А внизу, в кафе арабы спорят.
Даже, может быть, дерутся… Странной
Кажется мне драка, крики пьяных.
Меряю глазами расстоянье
От кафе до звездного сиянья.
Лион, Франция
Ирина Одоевцева
Исключительность явления Ирины Одоевцевой, скажем, в том, что она была женой писателя Георгия Иванова, с которым и оказалась в эмиграции — из сердцевины литературного Петрограда, из «гумилят» (студийцев Николая Гумилева).
Исключительность ее — в относительно обеспеченной эмигрантской жизни благодаря отцу-домовладельцу, жившему в Риге, столице ставшей независимой Латвии.
Безусловно, исключительны мемуары «На берегах Невы», «На берегах Сены» и долгая линия долгой судьбы.
Совершенно исключительно — возвращение в СССР и смерть в Ленинграде. «За славкой», — отвечала Одоевцева на вопросы о возвращении. За славой, то есть — которая с ней и случилась.
* * *
По набережной ночью мы идем.
Как хорошо — идем, молчим вдвоем.
И видим Сену, дерево, собор
И облака…
А этот разговор
На завтра мы отложим, на потом,
На после-завтра…
На когда умрем.
Париж, Франция
Анатолий Штейгер
Переписка Анатолия Штейгера с Мариной Цветаевой — выразительно рассказывает читателю об устройстве обоих участников этого бурного романа в письмах при единственной личной, к тому же — прилюдной встрече.
Штейгер был огражден от вечных эмигрантских проблем с документами, визами и бедностью — восстановив швейцарское подданство, он большую часть времени проводил в санаториях, борясь с неизлечимым тогда туберкулезом.
Яркий представитель единственно названного литературного течения русскоязычного рассеяния — «парижской ноты» — Анатолий был видным и оригинальным ее певцом, увядшим в символические 37 лет.
Гладкость написанного выше — призрачна: чтобы ее нарушить, упомянем и антинацистские памфлеты Штейгера, и трагедию оставшегося в СССР родного брата Бориса — высокопоставленного сотрудника ОГПУ, убитого в общем терроре и выведенного в «Мастере и Маргарите». Родная же сестра Анатолия и Бориса — заметный поэт русского зарубежья Алла Головина.
* * *
Настанет срок (не сразу, не сейчас,
Не завтра, не на будущей неделе),
Но он, увы, настанет этот час, —
И ты вдруг сядешь ночью на постели
И правду всю увидишь без прикрас
И жизнь — какой она на самом деле…
Берлин, Германия, 1935
Павел Иртель
Потомственный военный и банковский служащий, происходивший из эстонских немцев, Павел Иртель до расставания с родным Петербургом прошел почти трафаретным путем: революции, Гражданская война, Белая армия, эвакуация в Константинополь.
Следующий шаг — несколько в стороне от типического: прошение о репатриации в ставшую независимой Эстонию. Так, Павел Иртель устроился в крупнейшем частном банке Таллинна, тогда — Ревеля, и, помимо основной, занялся литературной работой.
Еще удивительнее — активность, с которой Иртель стал мало того, что писать по-русски под эгидой Литературного кружка, но и на собственные средства издавать толстый журнал «Новь» руководимого им Ревельского Цеха поэтов — тут и рифма к конквистадору-Гумилеву.
В новообразованной стране, ее литературном сообществе, все были этническими немцами или эстонцами — соединял же их русский язык, на который никто вокруг не охотился. Больше того, Ревельский Цех поэтов и его журнал стали точкой притяжений и пересечений для других центров русского рассеяния — там ведь поэты были эмигрантами, а здесь — гражданами.
Дальше — преступный пакт и в лучшем случае, новое рассеяние — уже из Эстонии. Павел Иртель, русский поэт, до конца дней прожил в Германии.
* * *
В переплете теневом окна
Лунный сон — сиреневая влага.
Скрипка заглушенная слышна:
Радиоконцерт «Кубелик-Прага».
Градусник скользнул на минус десять.
Серебрится в очертаньях снег.
Срок придет: деянья наши взвесят,
Примет всё положенный пробег.
Выбиты судьбой из колеи,
Без надежды, мы бредем вслепую,
Внуки и сыны родной земли,
Обреченные на роль любую.
Ревель (Таллинн), Эстония, 1933
Александр Туринцев
Долгая жизнь Александра Туринцева позволила ему на излете советского застоя снова повидать Москву — после шестидесяти лет эмиграции. Поэтическая судьба его пролегала через варшавскую «Таверну поэтов» и пражский «Скит поэтов».
Явление Томаша Масарика президентом независимой Чехословакии спасительно сказалось на многих судьбах эмигрантов из Российской империи. Александр Туринцев получил образование и смог составить себе литературную судьбу в крупнейшем, пожалуй, поэтическом содружестве эмиграции — упомянутом «Ските».
И все же, Туринцев сменил благотворную почву на французскую — с тем, чтобы получить богословское образование, оставив литературу ради служения в Трехсвятительском подворье Парижа, которому до самой своей смерти был настоятелем.
Философия истории
Играли в парке деточки.
Кто в серсо, кто просто в песочек,
А кто в войну.
Начертили на дорожке клеточки
— Длинные и покороче.
Эй, прыгай, кто хочет, —
Через одну.
Такие ребятки милые.
Есть серьезные и шаловливые.
Из-за песочка ссорятся, плачут.
Кончили войну — играют иначе…
Прага, Чехословакия, 1923
Зинаида Шаховская
Княгиня Зинаида Шаховская — исчезающе редкий пример успешной работы в других языках (под псевдонимом Жак Круазе, она стала известна своими французскими романами) и настойчивого труда в защиту, развитие и сохранение русской культуры в изгнании.
Говоря заимствованиями — продюсерский центр Шаховской в Брюсселе оказал помощь многим эмигрантам, чего стоит одна только Марина Цветаева, однажды читавшая там, например, лекцию под названием «Мой отец и его музей» — по-французски, кстати.
Зинаида Шаховская участвовала сначала во французском, а затем, нелегально перейдя границу, в бельгийском Сопротивлении. И уже после работала — в Англии, военным корреспондентом французского информационного агентства.
Долгие годы проявляя деятельное неравнодушие по многим вопросам содействия перемещенным из России лицам, Шаховская стала опорой и здравым смыслом для растерянных эмигрантов трех волн (отметим хотя бы поддержку Александра Солженицына).
Ее мемуары «Отражения» — непременное чтение для любого исследователя, а ее стихотворение «Германия» 1945 года — завершает наш сборник и предлагает сложный моральный камертон для налаживания жизни когда-нибудь, после окончания войны.
Германия
Победа, победа, победа!
Но жалость нам тоже дана,
И горе врага и соседа —
Невольная наша вина.
И тот, кто в борьбе непреклонен
К победе своей не привык,
В набате чужих колоколен
Он слышит привычный язык
Своих испытаний и горя,
Страданий своих и чужих.
И мщением не опозорит
Товарищей мертвых своих.
Брюссель, Бельгия, 1945 год
Издательство «Медузы» выпускает книги, которые из-за цензуры невозможно напечатать в России. В нашем «Магазе» можно купить не только бумажные, но электронные и аудиокниги. Это один из самых простых способов поддержать редакцию и наш издательский проект.
