К большинству пленных в губернии жалоб нет, за исключением побега и «известных непристойностей»

У меня в Тобольске было 900 гражданских пленных, то есть двуподданных, русских и германских одновременно, высланных в глубь России. Жили все в Тобольске, получая пособие, кое-что высылала и Германия через Международный Красный Крест. Еще до меня они образовали «колонию» с правлением и председателем, бароном Нольте из прибалтийских губерний. Барона Нольте я вызвал к себе с 2-мя членами Правления, расспросил их, нет ли каких-либо жалоб на полицию и обывателей и особых пожеланий.

Я сказал им, что всегда вспоминаю с удовольствием свою жизнь и службу в Прибалтийских губерниях, что недавно слышал то же самое от Уфимского Губернатора, бывшего Управляющего Эстляндской Казенной Палатой и Директора Канцелярии Временного Генерал-Губернатора Прибалтики в 1904-1906. Петра Петровича Башилова. Сказал, что оба мы и Их Императорские Величества уверены в преданности дворянства и лучших элементов населения Прибалтики Трону и России, а потому грустим как о войне, так и о тех мерах, которые пришлось принять по отношению к жителям Прибалтики.

Намекнул на то, что у меня имеются сведения о, якобы, сношениях некоторых из них с немецкими и австрийскими военнопленными, и просил Комитет, особенно барона Нольте, следить, чтобы такие сношения были окончательно прекращены. Барон и два представителя высказали, что всем довольны, и, вспоминая упомянутые годы, очень сожалели, что в 1896 году не состоялось назначение меня Управляющим Эстлянской Палатой. Оказалось, что с бароном Нольте мы встречались по делам в Ревеле. Затем в Тобольске было 1 200 генералов, офицеров, военных врачей и чиновников военно-пленных и 4 000 нижних чинов таких же, а вообще к моему приезду в Тобольск накопилось по губернии до 500 000.

В городах они жили по лагерям, а внутри губернии на работах у крестьян. В Тобольске означенные мною 1 200 человек жили не в особом лагере, а в частных домах, освобожденных от жильцов. Пользуясь известной свободой прогулок под надзором чинов «ополченских двух дружин» и получая много денег из Германии, они поднимали цены на продукты в магазинах и на базаре. Некоторые позволяли «известные непристойности», дошедшие до того, что на крышах домов летом принимали солнечные ванны в «костюмах Адама». Так как все уговоры и предупреждения не помогали, то я уже в 1915 с согласия епископа Варнавы небольшое количество монахов из скита Абалакского мужского монастыря вернул в монастырь, а скит обратил в «закрытый офицерский лагерь», построив внутри ограды бараки.

Скит был в лесах, в 25 верстах от Тобольска. Скупка продуктов прекратилась. Раз в неделю приезжали в Тобольск несколько офицеров к окончанию базара и закупали то, что было нужно. Почта действовала тоже раз в неделю. Один раз, вскоре после «выселения», я сам посетил лагерь, убедился, что жизнь вполне возможна, опросил претензии и обещал генералу и нескольким высшим офицерам вернуть их в Тобольск после окончания торжеств канонизации* (*Иоанна Тобольского), если война затянется. Пожилого генерала и человек 200 более пожилых я вернул в Тобольск очень скоро вместе с их врачом.



В июне 1916 года из этих 200 человек умудрились бежать четыре офицера в сторону Березова и Ледовитого океана. Сначала бежали пешком, а затем раздобыли лодку и плыли по Иртышу. Побег был вполне скрыт сотоварищами, вероятно, не обнаружился бы, если бы не оплошность: переход на лодку и Иртыш, вероятно, для ускорения. Открыли беглецов местные жители, охотники; приказали остановиться, грозя стрельбой. На первые же выстрелы беглецы ответили, а на пальбу вблизи села выбежало население, и все четыре человека были убиты. Лодка с одеждой, оружием и всем припасом была поймана и доставлена в Тобольск только в августе. Трупы погребены в селе. Местный священник, православный, поступил вполне по-христиански, совершив отпевание и погребя их на кладбище.

Расследование показало, что в снабжении беглецов картами, оружием, одеждою и консервами помогли гражданские пленные немцы. Расследование затянулось. В первый день Рождества Христова, начальник Сыскного Отделения, полицеймейстер и исправник вручили мне пакеты с 200, 400 и 400 руб. с визитными карточками барона Нольте; я принял деньги и выдал им квитанции, обязав молчать. На новый, 1916 год, получили пакеты по 500 руб. Чиновник Особых поручений и переводчик, служащий Губернского Управления. Я вызвал барона Нольте, предъявил ему пакеты, корешки квитанций в моих "сборных книжках" Красного Креста на все 2.000 руб. и его визитные карточки.

- Что же это значит, барон, где же Ваши обещания полной лояльности? Подкуп 5 лиц, ведущих расследование, не есть "лояльность".

- Я не при чём.

Вынимает свои визитные карточки: формат, бумага, шрифт - иные.

- Хочу верить, что Вы не при чем. Но если Вы мне лично не доставите в течение 10 дней более ясных доказательств Вашей непричастности ко взяткам, то я сочту себя вынужденным прекратить льготы по отношению ко всем 900 человек. Первое - все 900 человек будут ежедневно являться к 7 ч. утра в полицию на регистрацию, Вас я вышлю в Обдорск на жительство (самый северный пункт губернии), а о дальнейшем я буду совещаться с чинами Гражданского Суда и военными.

Виновные в попытке подкупа не были обнаружены, и барон Нольте двинулся на Север.

Ещё раньше было обнаружено, что в Тобольске еврейка, зубной врач, девица, имела любовные отношения с офицером, бывшим в Тобольске, а потом "на заимке", и что у нее и чрез нее шли отношения военных и гражданских пленных. То же самое было обнаружено и в Кургане. Там этим занималась дочь одного чиновника, девица 20 лет. Обе мною высланы в Березов.
Дело затянулось до Февраля 1917 года и в общем сумбуре я его потерял из вида. По жалобам, поступившим ко мне исключительно от молодых немок, высланных из Прибалтийских и других губерний, я произвел, попутно, в разъездах по продовольствию и закупкам зерна, личный разбор. Жалобы были: мало получаем пособий; мы не привыкли быть няньками, кухарками и т.д. На полицию и население жалоб не было.

Находясь ныне уже 31-й год в худших, нежели тогдашние высланные в России люди условиях, я скажу: положение их было много лучше нашего, а затем жаловались и скулили, и плакались те, кто не хотел работать вообще или не по специальности. Из 600 000 солдат пленных, работавших у крестьян, ни одной жалобы не было (выделено Ордовским-Танаевским). Масса людей вполне акклиматизировалась, конечно, не в буквальном смысле – вошла в семьи, как члены их вплоть до замены мужа. Меня заваливали просьбами о приеме в подданство и разрешении брака».

Николай Ордовский-Танаевский. Воспоминания (жизнеописание мое). Из главы "Тобольский Губернатор"