Знакомьтесь: канадец Джош Надьё, он работает в сфере миротворчества и до войны жил в Петербурге
Джош Надьё 8 лет жил в Петербурге и говорил в интервью «Бумаге» в 2017 году, что уедет оттуда, только если прекратится выдача виз или начнется война. В 2022-м Джош вместе со своими петербургскими друзьями приехал в Тбилиси. Канадец рассказал Paper Kartuli, почему не вернулся на родину после начала полномасштабного вторжения России в Украину, как расплакался, когда […]
Джош Надьё 8 лет жил в Петербурге и говорил в интервью «Бумаге» в 2017 году, что уедет оттуда, только если прекратится выдача виз или начнется война. В 2022-м Джош вместе со своими петербургскими друзьями приехал в Тбилиси.
Канадец рассказал Paper Kartuli, почему не вернулся на родину после начала полномасштабного вторжения России в Украину, как расплакался, когда после начала войны приехал в Киев и увидел там глазированные сырки, и что такое дилемма «справедливость против мира» в миротворчестве.
Кто вы
— Я изучаю конфликтологию и миротворчество и специализируюсь на диалоге. Мне интересно, как диалог может помогать в контексте конфликтов. Я из Канады, и мой главный объект исследований — культурная война в Америке и Канаде: конфликты между либералами и консерваторами, часто включая другие идеологические группы. Я фасилитировал диалоги по поводу вакцинации, Трампа, идеологической поляризации.
В 2021-м в Канаде был большой протест дальнобойщиков. Они оккупировали центр города на три недели. Я организовал онлайн-встречу между сторонниками и противниками этого протеста — диалог.
Важно понимать, что диалог — это не переговоры. Он нужен для того, чтобы между сторонами возникло доверие до того, как начнутся переговоры. Один из результатов диалога — это то, что стороны могут остаться при своем мнении, но понять, что они могут работать друг с другом.
Я уехал из Канады в 2012 году. Путешествовал, жил в Украине, а потом приехал в Россию — сначала в Самару, а потом в Питер, где и заинтересовался миротворчеством. У меня был проект Kitchen Talks — смесь диалогового пространства и английского разговорного клуба. Мы собирались и обсуждали разные темы: феминизм, политику, вещества. Моя задача заключалась в том, чтобы разговор углублялся и звучали разные мнения. Мне было важно создать безопасное пространство, услышать мнения участников, понять, почему мы так думаем и есть ли у нас точки пересечения.
Я уехал из России из-за ковида в 2020-м, вернулся в Канаду в магистратуру. Потом не смог вернуться в Россию из-за ковидных ограничений и переехал в Белград, ждал там шесть месяцев, пока Россия откроет границы, но вскоре началось полномасштабное вторжение России в Украину. Ко мне в Белград переехали друзья, а потом мы все вместе переехали сюда. Это было в апреле 2022-го.
Российско-украинским конфликтом я не занимаюсь, но, бывает, как исследователь помогаю коллегам. С 2014 года мои украинские коллеги налаживали диалог на востоке Украины, внутри страны, а сейчас работают над тем, как можно применить диалог на практике в военном или поствоенном контексте.
Один из проектов, в котором я косвенно участвую с украинскими коллегами, — это анализ Минских переговоров. Они стремятся выяснить, что не сработало, чего было недостаточно, чтобы понять, как можно сделать лучше сейчас. Но многие ошибки повторяются.
Если нет понимания корней конфликта, урегулировать его можно только на время. Сейчас существует большая дилемма внутри международного сообщества миротворцев. Есть те, кто считает, что плохой мир лучше, чем «справедливая война», даже если военные действия необходимы для самообороны, и нужно просто прекратить насилие как можно быстрее.
Но есть те, кто думает, что с учетом ресурсов у российской армии больше возможностей добиться желаемого, и простое завершение этого конфликта может привести к тому, что было в 2014 году. Возникает дилемма — более справедливый мир или мир как можно скорее. Миротворцы ее называют justice versus peace («справедливость против мира» — прим. Paper Kartuli).
Где мы
— Раньше я жил в Сабуртало, потом на Марджанишвили — там было больше мест для работы вне дома. Сейчас живу в Ортачале и кафе Dante — одно из самых ближайших и прикольных ко мне мест. Минут десять на велосипеде. Мне нравится взять чай и сидеть тут работать на балконе. Часто сюда хожу.
Я бывал в Тбилиси до вторжения. С 2015-го по 2019-й приезжал осенью помогать другу с его хостелом и продлить лето, так как здесь долго хорошая погода. Хостел сейчас закрыт, а в его гостиной находится бар Snobs.
В Питере я часто жил в коливингах, я очень люблю коллективную жизнь. Для меня тема сообщества очень важна, и когда началось полномасштабное вторжение, мы с друзьями решили держаться вместе, пока не станет чуть понятнее, поэтому и переехали сюда.
В 2022-м вместе с моими канадскими друзьями мы запустили фандрайзинг и собрали 12 тысяч баксов. У нас был собственный фонд, из которого мы помогали людям с билетами, арендой — она была тогда супердорогой. Когда началась мобилизация и возникла очередь на Ларсе, мы купили палатки и спальники и отправили туда. Вместе у нас был способ помогать людям из наших кругов.
Как вы
— Мне здесь хорошо. Находясь в эмиграции в контексте войны, я повзрослел. Многое может рухнуть в один миг, но при этом надо, понимая это, как-то продолжать и не впадать в панику. Хорошо, когда есть личные ресурсы и близкие рядом. Можно радоваться, осознавать, что вообще-то можно в поход сходить, вечеринку устроить, вкусной еды приготовить, чай заварить. Это огромный контраст.
Мой Петербург уже сломан. Город — это сообщество людей. Когда я был в Канаде в магистратуре, я постоянно думал о возвращении в Питер, потому что там уже был мой дом, я думал, что буду жить там очень долго. Я хочу еще раз в Питер. Но не знаю, что буду чувствовать. Весной 2022-го желание возвращаться исчезло, но это, конечно, сложное дело.
Я был в Киеве полтора года назад. Зашел там в магазин, увидел глазированные сырки, которые не видел с тех пор как уехал из Питера, и начал рыдать. Непонятно, что мы чувствуем и что в нас есть. Конечно, это было связано с неожиданным воспоминанием жизни в Петербурге, но это абсурд: я рыдаю из-за сырка, когда бомбы падают.
Постоянно возникает вопрос: как можно думать про свои страдания, когда столько страданий вокруг? Быть канадцем в этом контексте. Как можно сравнивать мой опыт с опытом моих российских соседей и друзей, которые находятся в более уязвимом положении? Или с опытом украинцев, с которыми я работаю? А как можно сравнивать их страдания с опытом людей, которые живут ближе к фронту? Как легитимизировать свои страдания и не забывать контекст и собственную привилегию? Время от времени я думаю об этом.
