Слова не так уж произвольны: новые доказательства

Мы выбрали отрывок, рассказывающий о двух масштабных лингвистических исследованиях, направленных на выявление связей между звуком и значением слов в языках мира, опровергающих традиционное представление о произвольности языкового знака. В 2016 г. большая команда под руководством Дамиана Блази провела, быть может, самое интересное на сегодняшний момент исследование частой роли, которую играют в речи систематические ассоциации между звуком и значением. Исследование охватило данные 4298 языков (около 2/3 всех языков мира), представляющих 359 различных линий. Линия — это группа родственных языков или один язык, у которого отсутствуют современные родственники. В последнем случае язык обычно называют изолятом. Каждый изолят — единственный оставшийся язык семьи, остальные представители которой исчезли. Блази и его коллеги рассмотрели списки слов для каждого из языков, содержавшие от 40 до 100 базовых понятий. Слова из этих списков обычно распространены и сравнительно редко заимствуются. Следовательно, такие слова обычно древние, в том смысле что они наследуются через многие поколения носителей одного и того же языка. Эти слова — базовые местоимения типа «я», «мы» и «ты», но также обозначения частей тела, элементов окружающей среды типа «луны» и «солнца» и многих типов действий. Поскольку список слов для каждого языка представляет примерно один и тот же набор понятий, Блази и его коллеги заинтересовались вопросом, не кодируются ли некоторые понятия одними и теми же звуками во всех языках мира. В этом исследовании авторы предлагают данные в пользу ряда неизвестных прежде соответствий между значением и звучанием, выявленные в массиве рассмотренных языков. Как хорошо понимали Блази и его коллеги, бывает непросто показать, что подобные соответствия закономерны, а не случайны. Допустим, во множестве языков слово ‘солнце’ содержит звук [n]. Это закономерное соответствие или просто случайность? Как мы убедились в главе 5 на примерах других исследований (включая и мои), где задействованы данные тысяч языков, существует много искажающих факторов, на которые нужно делать поправки. Например, в нашем придуманном случае звук [n] — один из самых частотных согласных в языках мира. Чтобы продемонстрировать, что [n] действительно связан с ‘солнцем’ нетривиальным образом, нам понадобится показать не только то, что [n] широко распространен в словах, обозначающих понятие ‘солнце’, но и что звук этот чаще встречается в слове ‘солнце’, чем в других словах. Еще одна ключевая переменная, которую нужно учитывать, — это родство языков. Допустим, звук [n] особенно распространен в словах, обозначающих ‘солнце’, но эта распространенность обусловлена в основном тем фактом, что в некоторые очень крупные языковые семьи, типа индоевропейской, входит много языков с соответствием между [n] и ‘солнцем’. В таком случае распространенность связи звука со значением будет обусловлена просто родством определенных языков, поскольку в их предковом языке волею случая слово ‘солнце’ содержало [n]. Еще одна важная переменная, на которую нужно сделать поправку, — языковые контакты. Пусть даже слова, исследованные Блази и его коллегами, обозначают распространенные занятия и редко заимствуются, они тем не менее заимствуются. И мы могли бы обнаружить, что избыточное число языков содержит ассоциацию ‘солнца’ с [n] просто в силу того, что они заимствовали слово «солнце» из английского или других языков, где есть такое соответствие. Блази и его коллеги исследовали данные, применяя набор статистических методов, чтобы убедиться: обнаруженные ассоциации между звуком и значением оказываются неслучайными, они не вызваны факторами вроде вышеупомянутых. То, что они обнаружили, изумило многих лингвистов, включая меня. Хотя систематических связей между ‘солнцем’ и каким-либо звуком не оказалось, ряд систематических соответствий все же выявился. У некоторых из них нет внятного объяснения. Например, в слове ‘звезда’ особенно высока вероятность встретить звук [z], хотя эта ассоциация явно не работает для английского (по-английски ‘звезда’ — star). Однако некоторые из обнаруженных ассоциаций можно вполне убедительно объяснить. В словах, обозначающих ‘маленький’ на языках мира, особенно часто встречается гласный переднего ряда верхнего подъема [i], как в упомянутом выше случае с teeny weeny. Об этой ассоциации уже некоторое время говорили, с учетом факторов, о которых я упоминал, и имелись разрозненные наблюдения по небольшой выборке языков. Другие предполагавшиеся ранее ассоциации тоже подтвердились. Слово для обозначения женской груди часто содержит [m] — звук, который обычно производят младенцы во время сосания. Исследование также выявило ассоциации, прежде не предполагавшиеся, включая интересный факт, что обозначения ‘языка’ с повышенной вероятностью требуют звука [l]. Этот звук по-научному называется боковым, поскольку в нем задействовано подтягивание языка вверх по бокам. Одна возможность состоит в том, что подтягивание языка делает этот звук несколько более значимым перцептивно, поэтому между «языком» и звуком [l] существует проприоцептивная связь. Другие соответствия звуков и значений можно объяснить с большей уверенностью. Возможно, самый показательный пример — слова со значением ‘нос’, в которых часто присутствует носовой [n], во многих языках мира, включая английский. В этом случае причина более очевидна. Когда мы произносим звук [n], вибрации, производимые нашими голосовыми связками, резонируют в носовой полости, поэтому [n], вероятно, воспринимается как естественный способ привлечь внимание к носу. Эта параллель между ‘носом’ и [n] представляет собой неслучайное соответствие между звуком и значением, имеющее понятные физические причины. Результаты, полученные Блази и его коллегами, указывают на систематическое соответствие между звуками и значениями, существующее даже в базовых словах. Это не просто примеры звукоподражательных слов, которые, как могут возразить некоторые, периферийны по отношению к ядру языка. Напротив, ассоциации, открытые в этом исследовании, подчеркивают соответствия между звуками и словами, которые встречаются часто на внутриязыковом и межъязыковом уровне. Эти соответствия играют центральную роль в том, как люди кодируют некоторые самые базовые понятия. Эти ассоциации никогда не были бы открыты без тщательного исследования языков многих популяций, не относящихся к WEIRD, и не были бы расшифрованы без солидной опоры на вычислительные и количественные методы. В этом смысле данное исследование сходно с теми, о которых я уже рассказывал. Ученые использовали большие объемы данных по разнообразным популяциям, чтобы поставить под сомнение стандартный постулат в лингвистике, который десятилетиями основывался главным образом на изучении лишь небольшой выборки языков мира, преимущественно WEIRD-популяций.  За пару лет до публикации этого важнейшего исследования еще одна работа привлекла значительное внимание во всем мире, так как в ней утверждалось, что определенные слова не являются по форме произвольными. В данном случае предположение состояло не в том, что какой-то конкретный звук в каком-то слове распространен в языках мира, но что само слово очень схоже во многих языках. Это слово было обыкновенным междометием huh ‘а?’. (На первый взгляд может показаться, что huh вообще не слово, к чему я еще вернусь.) Рассмотрим функции этого слова. Оно говорится в ответ на утверждения, которые либо неясны, либо озадачивают. Озадаченность может быть обусловлена неясностью аудиосигнала, возможно из-за фоновых шумов. Или просто тем фактом, что человек, произносящий это слово, не согласен с тем, что утверждает его собеседник. Если кто-то скажет мне «Салах играет лучше Неймара», я могу ответить “Huh?”, даже если расслышал все четко. Как указывают лингвисты, huh — пример междометия, восстанавливающего нить разговора и не позволяющего ему прерваться. Когда это слово произносится в ответ говорящему, ожидается, что говорящий повторит свое утверждение: «Я сказал, что Салах играет лучше Неймара». Или, возможно, он осознает ошибку, сообразит, что произнес бессмысленное или в каком-то еще отношении проблематичное предложение, и соответствующим образом поправит его. В этом исследовании, привлекшем всеобщее внимание, Марк Дингемансе и его коллеги из Нидерландов пишут, что это короткое слово-поправка не просто распространено во всех рассмотренных ими языках; оно в них имеет, по сути, одинаковую форму. Рассмотрим с фонетической точки зрения форму huh в английском. Оно транскрибируется как [hã]. Символ [h] означает, что оно начинается с гортанно-фрикативного звука, то есть звука воздуха, пропускаемого через невибрирующие голосовые связки. Знак [ã] отображает звук, который получается при вибрации голосовых связок с достаточно широко открытым ртом и языком, расположенным низко и ближе к центру рта, в то время как мягкое нёбо опущено, чтобы вибрации могли отдаваться в носовой полости. Наконец, это слово обычно произносится с восходящей интонацией, как если бы произносящий это слово задавал вопрос. Теперь рассмотрим слово, используемое в той же функции поправки в лаосском, совершенно неродственном языке: [hã]. В лаосском интонация на этом слове тоже восходящая, хотя лаосский — тоновый язык. Конечно, подобное сходство может быть случайным, и не исключено, что в двух языках просто волею случая оказалось одинаковое слово huh. Возможность совпадения исчезла, когда Дингемансе и его коллеги изучили фонетические транскрипции слов-поправок в 31 языке из разных языковых семей и регионов мира. Во всех языках наблюдались очевидные сходства. Тогда авторы сосредоточились на десяти языках, неродственных друг другу, для которых было доступно больше всего акустических данных. Они обнаружили ряд устойчивых общих черт в акустических данных. Во всех рассмотренных языках без исключения, как установили ученые, эквиваленты huh были односложными. Это относилось даже к тем языкам, в которых чаще встречались многосложные слова. Во всех них единственный гласный в слове был среднего ряда нижнего подъема и за этим гласным никогда не следовал согласный. Во многих языках перед этим гласным тоже не было согласного, а если и был, то это всегда был согласный [h] или похожий на него. Наконец, во всех этих неродственных языках слово произносилось с восходящей интонацией. Короче говоря, функция восстановления нити разговора в языках мира обозначается одной и той же базовой формой. Можно возразить, что [hã] и сходные с ним формы не настоящие слова, а просто инстинктивные возгласы или иные первичные элементы коммуникации сродни тому, что производят другие животные. Однако, в отличие от возгласов и криков, [hã] и его варианты усваиваются в том же возрасте, что и другие слова. Кроме того, другие приматы не производят звуков, аналогичных [hã], а значит, повидимому, это не врожденная биологическая реакция. Более того, оно не произносится непроизвольно, в отличие от возгласов и криков. Проще говоря, [hã] — это выученное слово, которое выполняет определенную функцию в разговоре и которое путем эволюции пришло к сходной форме в языках мира. Это слово требует минимального усилия, поэтому используется базовая конфигурация открытого рта и только один гласный, чтобы продемонстрировать непонимание и потребность восстановить нить разговора. Типично восходящий тон, связанный с этим словом, дает понять его функцию, поскольку восходящий тон часто, хотя и не всегда, связан с вопросом. Пусть huh и не классическое слово, тем не менее это слово. Более того, это важное слово, так как оно необходимо для хода диалога, что отражает его универсальность. Формы, которые это важное слово принимает, сходны в языках мира, что еще больше ставит под вопрос представление, согласно которому неслучайные соответствия между формой и значением существуют только на периферии речи. Можно было бы считать, что huh находится на периферии речи, но с учетом того, насколько важно оно оказывается для восстановления нити разговора в столь многих языках, эту позицию отстаивать все труднее. Это универсальное слово, которое занимает центральное положение в речи, передавая общую мысль в предсказуемой фонетической упаковке. Подробнее о книге профессора антропологии и психологии Университета Майами Калеба Эверетта «Мириады языков: Почему мы говорим и думаем по-разному» можно узнать на сайте издательства «Альпина нон-фикшн».