Санкции: между инерцией и революцией
Высокая политика, которая меняется сейчас быстрее, чем могли вообразить даже самые дерзкие специалисты, затрагивает вопрос санкций. Практически ежедневно медийное поле заполняют заголовки о возможности смягчения или усиления санкционного давления на Россию, как и обещания ввести карательные меры против других стран. Чтобы всерьёз обсуждать перспективу пересмотра режима ограничений против России, Трамп должен придать отношениям с Москвой […]
Высокая политика, которая меняется сейчас быстрее, чем могли вообразить даже самые дерзкие специалисты, затрагивает вопрос санкций. Практически ежедневно медийное поле заполняют заголовки о возможности смягчения или усиления санкционного давления на Россию, как и обещания ввести карательные меры против других стран.
Чтобы всерьёз обсуждать перспективу пересмотра режима ограничений против России, Трамп должен придать отношениям с Москвой другое качество, то есть совершить очередную революцию дома. В противном случае пределы возможного исчерпываются точечными и обратимыми манёврами. Из них тоже можно (и нужно) извлечь выгоду, но они не приведут к качественному изменению ситуации. И причина этого выходит за рамки собственно российского казуса, а в фундаментальном целеполагании американских финансовых санкций как инструмента внешней политики последнюю четверть века.
Реальность последних недель
Давление на покупателей российских энергоресурсов увеличивается: через постоянно расширяющиеся санкции против танкерного флота, дополнительные ограничения, налагаемые на энергетические компании банки и банки для расчётов. В итоге суда всё чаще не могут зайти в порты, а зашедшие не всегда могут разгрузиться. Даже когда товар удаётся доставить, оплату получить всё сложнее. Маржи посредников растут, что не приводит к обвалу экспорта, но усугубляет препятствия на пути торговли. Сигналы такого рода поступают из Китая, Индии, Турции. В Средиземном и Балтийском морях и вовсе начались аресты и физические диверсии против кораблей, которые связывают с Россией.
В ход идёт не только кнут, маячит и пряник клиентам, чего не было три года. Индии, например, на высшем уровне предложено частично заместить поставки нефти.
Параллельно ЕС принял новый санкционный пакет, главное в нём – алюминиевые ограничения. Конечно, хватает и очередных персональных ограничений – по ним меньше разногласий среди стран-членов и ярче инфоповоды для СМИ: «сотни новых рестрикций…», «непреклонная позиция» и так далее.
Что же дальше?
Замороженные активы: вопрос престижа и принципа
Львиная доля российских активов – в ЕС. Судя по риторике Трампа, он считает это «обеспечением» европейских вложений в «украинское дело» и ищет аналоги для Соединённых Штатов (отсюда странноватый сюжет с соглашением об использовании украинских ресурсов и инфраструктуры). Даже в случае разморозки российских активов в США (а это может быть частью начинающихся сейчас переговоров о перезапуске двусторонних отношений) основная, «европейская», масса останется для Москвы «вне игры». Предполагать, что Европа вслед за заокеанским партнёром захочет проявить добрую волю, оснований нет. Скорее наоборот.
Рассмотрим американский мандат. В части ослабления и снятия санкций пока просматриваются четыре возможных уровня.
Детокс российской юрисдикции
С 2014 г. американская медиа-машина и политический класс работали на повышение токсичности российской юрисдикции для любых деловых операций: то, что не было запрещено, представлялось как нечто, что «вот-вот запретят». Компании, продолжавшие бизнес в России после 2022 г., рисковали подвергнуться «гражданской казни» в соцсетях и СМИ. Возможная смена ветра не подстегнёт бизнес делать крупные инвестиции (американские компании этим и не отличались). Для тех, кто уходил не из-за официальных санкций против своего сектора, а по причине морально-политической «отмены» России, возникают условия для восстановления торговли и предоставления услуг (вопрос целесообразности для российского рынка пока оставим за скобками). Но! Это не затрагивает ни одного сектора, важного для российской экономики, – они все под реальными санкциями.
Всевозможные изъятия из действующих санкционных программ и режимов: экспортные лицензии, гуманитарные исключения и прочее
На такой основе возможно осуществить какой-нибудь энергетический проект или закупить запчасти для «боингов». Или даже провести официальное ТО, получив специальное разрешение на оказание такой услуги. Аналогичным образом можно позволять компаниям, например, из Японии, Южной Кореи или Венгрии взаимодействовать с Россией в большем объёме, чем сейчас, в рамках более широких сделок США с этими странами.
Снятие санкций с людей и компаний
Здесь точно есть из чего выбрать, введено свыше 20 тысяч санкций, американских – сильно больше 10 тысяч. Технически это может быть исключение из списка SDN в случаях, когда такое возможно президентским распоряжением (а не решением Конгресса). Подобный формат – даже не нависающий дамоклов меч, а переключатель, «вкл/выкл», не более. Даже если мы однажды прочитаем в аккаунте Дональда Трампа, что «4 тысячи россиян и российских компаний выведены из санкций за вечер», это не скажется на положении энергетического, финансового или машиностроительного секторов в сколько-нибудь обозримой перспективе. Как за вечер выведены, так за утро могут быть введены обратно.
Снятие секторальных санкций и отмена актов Конгресса
На десерт – всё вышеперечисленное плюс снятие секторальных санкций и отмена актов Конгресса, то есть законов, принятых и подписанных президентом. Сейчас Трамп контролирует обе палаты, и он продемонстрировал небывалую способность добиваться своего на этапе утверждения кабинета. Но для демонтажа санкционного режима одной только партийной дисциплины недостаточно. Это потребует настоящей революции в американской внешней политике.
Сценарий революции
С 11 сентября 2001 г., когда началась новая эра финансовых санкций, надзор отдали на аутсорсинг банкам (жёсткие требования в сфере комплаенса родом как раз оттуда), а санкции фактически не имели обратного действия (кроме SDN List, и то не по «элите» списков). Потому что они служили внешнеполитическим оружием против «абсолютного зла» – сначала международного терроризма, позднее – Ирана (здесь легитимность подкреплялась резолюциями Совета Безопасности ООН 2010 года). То есть снятие санкций вероятно только после полного искоренения зла.
Если Трамп решит отменять санкции, оформленные законами, это будет не только сложно (и политически затратно во внутренней расстановке сил), но и символично. Такой шаг продемонстрирует, что санкции становятся рутинным внешнеполитическим инструментом, свободным от идеологической нацеленности. А дух «крестового похода» станет постепенно выветриваться из Офиса по контролю за иностранными активами. К чему, вероятно, его сотрудники не готовы. Как и к предложению уволиться по собственному желанию за восемь окладов.
Первые три уровня способны создать ситуативные возможности для отдельных компаний и секторов экономики. В ряде случаев – очень полезные. Но без четвёртого уровня не приходится говорить о принципиально новой конфигурации отношений и её устойчивости.
Эффект структурной отмены санкций, если она произойдёт, скажется на всей международной среде. Как системы союзов и любые международные институты, санкции перейдут в ad hoc формат, они будут вводиться и сниматься по критериям текущей целесообразности. Принципиальная разница в гибкости подхода и способности быстро реагировать на изменения, происходящие в отношениях. «Вечные», идеологически мотивированные санкции сокращают свободу манёвра, уменьшая тем самым способность государств эффективно использовать свои возможности.
Но пока высока вероятность, что цена, которую потребует Конгресс за отмену своих санкционных пакетов, окажется не по карману даже Дональду Трампу. Поэтому вместо революции восторжествует инерция, к тому же подпитываемая повторяющимися импульсами – ведь к сохраняющимся «вечным» санкциям периодически будут добавляться новые ситуативные ограничения. Хорошая новость в этом только одна: продолжение санкционной вакханалии со стороны США упростит России решение задачи по нахождению в других странах единомышленников и партнёров, которые разделяли бы стремление создавать антисанкционные механизмы в финансах, торговле, логистике и технологиях. Потому что санкционные оплеухи будут щедро раздавать не только соперникам, но, как демонстрирует Трамп, и союзникам.
Прежде всего это касается технологий в критических отраслях, параллельной финансовой системы, разработки альтернативных средств сбережения стоимости, а не только платежей. Любые варианты размена – снятие точечных санкций в ответ на заморозку национальных проектов развития – опасны, а в долгосрочном плане и не выгодны.
Нам следует привыкнуть, что санкционные ограничения теперь – постоянный спутник экономики. Варьироваться могут только формы воздействия – от «рутинных санкций» по случаю к «неснимаемым», которые периодически сдабриваются ещё и «мерцающими». Подготовка собственной базы, неуязвимой к методам карательной экономики, – стратегическая задача, хотя в процессе её решения возможны тактические компромиссы.
