Не дай нам Бог победить
Вьетнамские очерки известной американской писательницы Мэри Маккарти опубликованы в крупнейших журналах и газетах мира. Внимание, с которым отнеслась к ним мировая общественность, правомерно. Яркость зарисовок, искренность автора являют собой разительный контраст с заученно бодрыми отчетами о действиях американских интервентов в Южном Вьетнаме, которыми заполнены официальные и правые буржуазные издания США. Годами приучали американского обывателя к благообразной до неузнаваемости и лживой от начала до конца картине интервенции в Индокитае.Повторенная тысячекратно, ложь осела в сознании миллионов американцев насквозь фальшивым представлением о благонамеренности целей, которых, не считаясь со средствами, добиваются правящие круги США в Юго-Восточной Азии. Репортажи Мэри Маккарти срывают покров официальной фальши с разбоя, который творят её соотечественники во Вьетнаме. Ее острые, исполненные сарказма очерки рисуют американского оккупанта во всем его неприглядном обличье. По мысли писательницы, звучащее во всем мире требование: «Янки, вон из Вьетнама!» указывает единственный выход из тупика, в который завела США вьетнамская авантюра.***Признаюсь, что, отправившись в феврале 1967 года в поездку по Вьетнаму, я искала материал, порочащий американцев. Такой материал я находила. Иногда мне помогал случай, а порой он сам шел в руки в ходе официальных информационных бесед. К тому же найти нужный материал было совсем не трудно. Американцы не делают тайны из своих намерений. Похоже, они и не считают нужным делать это. Разве что прибегнут иногда в броскому выражению в целях камуфляжа. Что такое, например, «инсиндер-джелл»? Откуда взялось такое словечко? Дословно это «обжигающее желе», выражение, невольно ассоциирующееся у нас с вкусным продуктом кулинарного искусства, именуемым «джелло» и носящим также более пространное название «блюдо богов».Но под звучным выражением «инсиндер-джелл» скрывается напалм. Точно так же боевые отравляющие вещества, служащие для уничтожения листвы в джунглях, принято именовать «средством против сорняков». Можно подумать, что речь идет о безобидном порошке, которым выводят сорную траву на дорожке и гаражу. Эти иносказания свидетельствуют о том, что совесть у американцев не чиста. И все же всеобщая наигранная невинность поражает новоприбывшего в Сайгоне, пожалуй, больше всего. Люди словно бы не хотят понять, как действует на человека со стороны то, что «мы» делаем во Вьетнаме.Огни на холмахПервый «привет» войны пассажиры авиалинии «Эр-Франс» по лучили на аэродроме в Бангкоке. Война встречала нас сильным запахом бензина, заставившим всех сморщить носы, когда мы завтракали за длинным столом, украшенным в центре флажком «Эр-Франс». Мы были похожи на делегацию. За оконными жалюзи видны огромные цистерны «Эссо» и новенькие, только что с заводского конвейера, американские бомбардировщики, стоящие рядами, как на продажу. На поле аэродрома, всего лишь в нескольких метрах от нашей «каравеллы», стояли с разогретыми моторами американские транспортные самолеты. Американские вертолеты шныряли туда-сюда рядом с ласточками, грузовики подвозили военное снаряжение.Всё делалось совершенно открыто. Я была удивлена этим, так как тогда ещё не было официально признано, что США используют Таиланд в качестве базы для бомбардировок Северного Вьетнама. И я сказала летевшему со мной немецкому журналисту, что такие вещи следовало бы скрывать хотя бы от туристов. По пути в Сайгон, куда направлялась наша «каравелла», пассажиры могли видеть очаги огня, бушевавшего на холмах Южного Вьетнама. Сами они при этом потягивали прохладительные напитки. Сверху полыхавшее под нами пламя было похоже на лесной пожар.Сайгонский аэродром оказался забитым военными машинами. Даже в «гражданском» секторе, где мы приземлились, реактивный пассажирский самолет брал на борт американских солдат. Их везли в краткосрочный отпуск на Гаваи. Присутствие Америки подавляло. Хотя мы достаточно об этом начитались и предостаточно отдавали себе отчет в том, что здесь идет война, концентрация американских сил, их грохочущее присутствие поражали нас. Как беззаботно выставляла здесь себя Америка напоказ! Heбрежно, как сержант, которому чистильщик надраивает ботинки. «Они даже не пытаются скрыть это», - снова и снова повторила я себе самой, словно эта демонстрация грубой силы требовала какого-то покрова скромности.А впрочем, ведь я же американка, и стало быть, чем может задевать и огорчать меня такая откровенная наглость? Но когда мы ехали к центру Сайгона сквозь улицы, забитые транспортом, неприятное чувство поразило меня: мне вдруг показалось, что я в американском городе, в какой-нибудь жалкой дыре на Западном побережье США, где есть китайские кварталы и жители-азиаты с характерным для них разрезом глаз. Всюду военные машины, «шевроле», «крайслеры», «мерседесы», «фольксвагены», «триумфы» и повсюду белые в спортивных рубашках и джинсах.Гражданская оккупация выглядит не менее внушительно, чем военная. В сегодняшнем Сайгоне для американца меньше экзотики, чем во
Вьетнамские очерки известной американской писательницы Мэри Маккарти опубликованы в крупнейших журналах и газетах мира. Внимание, с которым отнеслась к ним мировая общественность, правомерно. Яркость зарисовок, искренность автора являют собой разительный контраст с заученно бодрыми отчетами о действиях американских интервентов в Южном Вьетнаме, которыми заполнены официальные и правые буржуазные издания США. Годами приучали американского обывателя к благообразной до неузнаваемости и лживой от начала до конца картине интервенции в Индокитае.
Повторенная тысячекратно, ложь осела в сознании миллионов американцев насквозь фальшивым представлением о благонамеренности целей, которых, не считаясь со средствами, добиваются правящие круги США в Юго-Восточной Азии. Репортажи Мэри Маккарти срывают покров официальной фальши с разбоя, который творят её соотечественники во Вьетнаме. Ее острые, исполненные сарказма очерки рисуют американского оккупанта во всем его неприглядном обличье. По мысли писательницы, звучащее во всем мире требование: «Янки, вон из Вьетнама!» указывает единственный выход из тупика, в который завела США вьетнамская авантюра.
***
Признаюсь, что, отправившись в феврале 1967 года в поездку по Вьетнаму, я искала материал, порочащий американцев. Такой материал я находила. Иногда мне помогал случай, а порой он сам шел в руки в ходе официальных информационных бесед. К тому же найти нужный материал было совсем не трудно. Американцы не делают тайны из своих намерений. Похоже, они и не считают нужным делать это. Разве что прибегнут иногда в броскому выражению в целях камуфляжа. Что такое, например, «инсиндер-джелл»? Откуда взялось такое словечко? Дословно это «обжигающее желе», выражение, невольно ассоциирующееся у нас с вкусным продуктом кулинарного искусства, именуемым «джелло» и носящим также более пространное название «блюдо богов».
Но под звучным выражением «инсиндер-джелл» скрывается напалм. Точно так же боевые отравляющие вещества, служащие для уничтожения листвы в джунглях, принято именовать «средством против сорняков». Можно подумать, что речь идет о безобидном порошке, которым выводят сорную траву на дорожке и гаражу. Эти иносказания свидетельствуют о том, что совесть у американцев не чиста. И все же всеобщая наигранная невинность поражает новоприбывшего в Сайгоне, пожалуй, больше всего. Люди словно бы не хотят понять, как действует на человека со стороны то, что «мы» делаем во Вьетнаме.
Огни на холмах
Первый «привет» войны пассажиры авиалинии «Эр-Франс» по лучили на аэродроме в Бангкоке. Война встречала нас сильным запахом бензина, заставившим всех сморщить носы, когда мы завтракали за длинным столом, украшенным в центре флажком «Эр-Франс». Мы были похожи на делегацию. За оконными жалюзи видны огромные цистерны «Эссо» и новенькие, только что с заводского конвейера, американские бомбардировщики, стоящие рядами, как на продажу. На поле аэродрома, всего лишь в нескольких метрах от нашей «каравеллы», стояли с разогретыми моторами американские транспортные самолеты. Американские вертолеты шныряли туда-сюда рядом с ласточками, грузовики подвозили военное снаряжение.
Всё делалось совершенно открыто. Я была удивлена этим, так как тогда ещё не было официально признано, что США используют Таиланд в качестве базы для бомбардировок Северного Вьетнама. И я сказала летевшему со мной немецкому журналисту, что такие вещи следовало бы скрывать хотя бы от туристов. По пути в Сайгон, куда направлялась наша «каравелла», пассажиры могли видеть очаги огня, бушевавшего на холмах Южного Вьетнама. Сами они при этом потягивали прохладительные напитки. Сверху полыхавшее под нами пламя было похоже на лесной пожар.
Сайгонский аэродром оказался забитым военными машинами. Даже в «гражданском» секторе, где мы приземлились, реактивный пассажирский самолет брал на борт американских солдат. Их везли в краткосрочный отпуск на Гаваи. Присутствие Америки подавляло. Хотя мы достаточно об этом начитались и предостаточно отдавали себе отчет в том, что здесь идет война, концентрация американских сил, их грохочущее присутствие поражали нас. Как беззаботно выставляла здесь себя Америка напоказ! Heбрежно, как сержант, которому чистильщик надраивает ботинки. «Они даже не пытаются скрыть это», - снова и снова повторила я себе самой, словно эта демонстрация грубой силы требовала какого-то покрова скромности.
А впрочем, ведь я же американка, и стало быть, чем может задевать и огорчать меня такая откровенная наглость? Но когда мы ехали к центру Сайгона сквозь улицы, забитые транспортом, неприятное чувство поразило меня: мне вдруг показалось, что я в американском городе, в какой-нибудь жалкой дыре на Западном побережье США, где есть китайские кварталы и жители-азиаты с характерным для них разрезом глаз. Всюду военные машины, «шевроле», «крайслеры», «мерседесы», «фольксвагены», «триумфы» и повсюду белые в спортивных рубашках и джинсах.
Гражданская оккупация выглядит не менее внушительно, чем военная. В сегодняшнем Сайгоне для американца меньше экзотики, чем во Флоренции и Париже. Новые административные здания в дешевом современном стиле. Они кишат спесивыми секретаршами и их шефами из Вашингтона. Они окружены барьерами из мешков с песком и охраняются военной полицией Новые, построенные на скорую руку виллы для американцев окрашены в нежные, пастельные тона. Одни уже начали выцветать, другие ещё не достроены. Даже если убрать мешки с песком и пулемёты, если снова посадить деревья, спешно срубленные на дороге, ведущей к аэродрому, даже тогда фантазия бессильна докопаться до того Сайгона, который был «прежде». Теперь Сайгон напоминает гигантскую гарнизонную лавку для американских солдат.
Гарнизонная лавка
На всём отпечаток американизации: на старых вьетнамцах и на молодых в широких приплюснутых шляпах, жмущих на педали своих "сикло" в водовороте уличного движения. На вьетнамских женщинах в туфлях на высоких каблуках прозрачные, как паутин ка «по-дай», кобин е разрезом. На уличных вывесках и транспарантах тексты на вьетнамском языке. Конечно, немного «местного ка пората» есть, но он лишь подчеркивает впечатление всеобщей американизации. Днём Сайгон-огромная гарнизонная лавка. А ночью, когда зажигаются огня реклам, он похож на ярмарку в заурядном американском городе. Китайские ресторанчики и бесчисленные французские (это не удивительно).
Но смотри-ка, здесь есть в другая кухня. Вот ресторанчик «Дольче вита», вот «Вильгельм Телль», а вот и «Паприка». Последний пристроился под крышей небоскреба, и здесь вам предлагают испанскую кухню. Фирменные блюда: паэлья и сангрия. Местная кухня здесь (ни одни американец ею, конечно, не интересуется), извините, вьетнамская. Зато в феврале в Сайгone гacтроларовал немецкий цирк, а вина вам предлагают «французские» (на самом деле их делают в Шолоне, китайском квартале Сайгона). «Порок» в Сайгоне (по крайней мере то, что я по этой части там видела) имеет пресный, унылый привкус журнала «Плейбой».
А что до добродетели, так я решила отправиться в воскресенье в собор на площади Джона Ф. Кеннеди (по стилю собор мешанина из готических, романских и даже слегка мавританских мотивов). Я надеялась, что услышу мессу на вьетнамском языке. Но там читал проповедь ирландско-американский священник. Прихожане - почти все белые. Преобладали мужчины - солдаты, строительные рабочие, корреспонденты. В стороне восседали на церковных стульях несколько расфуфыренных секретаря из посольства и других американских учреждений. И ещё было несколько вьетнамцев обоего пола из высшего общества.
Тема проповеди - длина юбок. Патер начал с того, что присутствующим мужчинам незачем, мол, напоминать, какой «травмой» для каждой женщины является это ежегодное укорачивание или удлинение юбок. Затем он сравнил центры современной моды - Нью-Йорк, Чикаго и Сан-Франциско со старыми «модными центрами» церкви, а именно Римом, Антиохией и Иерусалимом. Он явно клонил к тому, что различные церковные литургии (он излагал этот вопрос весьма основательно, перечислив, в примеру, латинское, коптское, армянское и маронитское богослужения) суть лишь моды, которые меняются и которые можно менять. Что могли подумать об этом вьетнамцы, слушавшие в своих воскресных нарядах эту латинскую мессу на американский лад? Что им могло сказать такое толкование писания? Ведь длина вьетнамских юбок вообще не зависит от влияния и прихотей центров заморской моды.
Молодые солдаты не любят Сайгон с его роскошными вертепами и высокими ценами. Здесь каждый старается что-нибудь им всучить или что-нибудь у них выторговать. Шестилетние мальчишки бойкие и острые на язык, дергают за рукав: «Пойдём в сестре. Она лучшая шлюха во всём городе». Но и в американской гарикзонной лавие есть свой соблазн, а именно: перепродажа. Шоферы такси так и крутятся вокруг «джиай». А от водителей «сикло» - велорикш американского солдата предостерегают, кто знает, не вьетконговцы (Вьетконгом американцы называют армию национального освобождения южного Вьетнама. Ред.) ли они.
Не все солдаты слушают советников и нередко решают заняться тем, что здесь делают все: подработать на черном рынке, совершить нелегальную валютную операцию.
Молодые солдаты не любят Сайгон с его роскошными вертепами и высокими ценами. Здесь каждый старается что-нибудь им всучить или что-нибудь у них выторговать. Шестилетние мальчишки бойкие и острые на язык, дергают за рукав: «Пойдём в сестре. Она лучшая шлюха во всём городе». Но и в американской гарикзонной лавие есть свой соблазн, а именно: перепродажа. Шоферы такси так и крутятся вокруг «джиай». А от водителей «сикло» - велорикш американского солдата предостерегают, кто знает, не вьетконговцы (Вьетконгом американцы называют армию национального освобождения южного Вьетнама. Ред.) ли они.
Не все солдаты слушают советников и нередко решают заняться тем, что здесь делают все: подработать на черном рынке, совершить нелегальную валютную операцию.
Для солдата Сайгон - водичая дыра. Он предпочитает лагерь - там по крайней мере чисто. И офицер по связи с прессой при американском командовании во Вьетнаме даёт новоприбывшим корреспондентам стандартный совет: «Не оставайтесь в Сайгоне. Советую вам отправляйтесь на места». Можно подумать, что там, где идут бом, воздух чище.
Любимая цитата
А впрочем, в некоторых отношениях это справедливо. Для американцев вне Сайгона процесс американизации лишен этого гнилостного духа, даже если он там и приправлен ароматом напалмовой бомбы. Дело в том, что там тебе противостоит враг, которого можно уважать. Для многих солдат в сражающихся частях, и особенно для молодых офицеров, ветконговец единственный вьетнамец, заслуживающий того, чтобы его замечали. «Если бы только они сражались на нашей стороне вместо этой проклятой АРВИН (этим сокращением обозначают армию сайгонского правительства), мы бы выиграли войну». Газетчики любят цитировать эту фразу. Но за несколько недель, проведенных во Вьетнаме, я фразы этой ни разу не слыхала.
Зато я заметила, что об американцах можно судить по тому, как они отзываются о Вьетконге. Кто призрительно называет вьетконговцев "Чарли" (как например ариканский писатель Стейнбек), тот либо глупый штатский, лабо слабоумный олух в военной форме, либо простофиля, повторяющий то, что ему твердит военная пропаганда. Приличные солдаты в офицеры называют Вьетконг «Ви-Си». Тот же кодекс воинской чести действует в южновьетнамских кругах. Для вьетнамцев, сидомных ирония, «Ви-Си» стало чуть ли не ласкательным именем противника. Большинство американских военных высоко отзывается о бевых качествах Вьетонга. Многие американские интеллигенты с похвалой говорят о побудительных Вьетконга.
Американский солдат, трясущийся в джипе или бронетранспортере по скверным дорогам Вьетнама, с ненавистью глядит на «всех этих азиатов», сидящих за рулем своих новых «Кадиллаков». Он отлично осведомлен о коррупции, нередно из первых рук, так как и сам внёс в нее свой посильный вклад. Он знает, как процветают воровство и спекуляция не в только на товарах, поступающих населению Вьетнама по линии Управления международного развития, но и на тех, что пребывают для собственно американской армии. Ведь их воруют и перепредают прямо в порту. Ему отвратительна отвратительна мысль, что туземный персонал в гарнизонной лавке крадет да ещё тут же устраивает стачку, когда им велят выстроиться гуськом, чтобы обыскать при выходе.
Конечно, спекулянтов плодит каждая война. Но обычно это не так заметно, и их присутствие никогда не было таким неотступным. А на этот раз нет никаких ограничений и лишений, которые обычно связываются в сознании людей с войной. От горожан не требуют никаних жертв, для них не вводят карточек. Нет несхватки товаров, нет затемнений. (Не осмеливаешься и сравнить нывешний военный Сайгон с военым Лондоном или даже Нью-Йорном 25 лет назад). Всё это делает войну во Вьетнаме особенно безнравственной и негероической в глазах солдат, действительно рискующих жизнью и гибнущих в пекле боев. Ради чего?
Чтобы высокопоставленные сайгонцы и другие штатские жили в довольстве и роскоши? Сами солдаты и офицеры и живут более чем прилично, но это отнюдь не примиряет их с пресыщенной жизнью Сайгона, скорей даже наоборот. Атмосфера самопожертвования пьянит. Опасность в дни войны подымает дух столиц. А Сайгон менее всего можно назвать городом, где царит подъем. Здесь говорят, что война выигрывается не в Сайгоне и даже не на поле сражения, а в деревнях. Идея эта затрепанная - ведь она впервые была пущена в оборот еще при президенте Нго Диль Дьеме, а затем много раз получала новое название.
Как её только не перенначивали «новая жизнь в деревне», «поселки строительства», «контрвосстание», «созидание нации», «революционное развитие», «программа завоевания сердец и умов». Эта идея и по сей день остается главным источником вдохновения для тех групп военных и штатских миссионеров, которые убеждены, что они крестоносцы, служащие благородной цели, что они участвуют в крестовом походе не только против коммунизма, но и за нечто, имеющее положительную ценность. В пятидесятых годах и даже ещё в начале шестидесятых войну пропагандировали как программу капиталовложений.
Налогоплательщика уверяли, что, если коммунизм будет остановлен сейчас во Вьетнаме, ему, налогоплательщику, не придется тратиться на то, чтобы противостоять этому врагу в Таиланде, Бирме и т. д. Это теория «домино». Для нации обладателей собственных домов идея крупных капиталовложений, в конечном счете сберегающих деньги, представляется, естественно, привлекательной. Но ставки и риск всё растут и все чаще слышится вопрос: «А когда на это всё окупится?» И теперь утверждение, будто Америка несет интересы во Вьетнаме, начинает приобретать оттенок бездоказательности. Или, напротив, звучит слишком убедительно, но интересы-то слишком конкретные и грязные.
Вот в чем кроется объяснение «другой войны», которую президент Линдон Джонсон провозгласил в Гонолулу. Эту «другую войну» называют одновременно «психологической стратегией, направленной к достижению победы в войне № 1», и «самоцелью первостепенной важности». И вправду, во Вьетнаме порой, по-видимому, принимают «другую войну» за единственный мотив вмешательства Америка. При этом американским чиновникам и офицерам (ведь в их груди временами шевелится гражданские чувства), несомненно, становится легче на сердце это куда лучше, чем та война, которую они шлю на вьетнамцев с неба. К тому же американцы не любят ограничиваться негативной ролью, а в «другой войне» есть нечто конструктивное.
Чтобы понять это, надо выбраться из Сайгона. Но прежде чем пуститься в путь, вы получите инструктаж в одном из новых административных зданий. Вам объяснят, что вы увидите в поездке по стране. Правда, на местах вам снова все объяснят на сей раз это будут делать военные в штаб-квартире округа или провинции. Чаще всего вместо всех этих «укрепленных поселений» и т. вам удается увидеть одни таблицы, схемы, карты и рисунки. Их покажет какой-нибудь ретивый полковники или свеженький скоро крат с указной в руках. Иной раз вам при этом еще сунут размноженную фотокопировальным способом брошюру, полную статистических данных, и специальное приложение о терроре Вьетконга. На бумаге, в кривых и таблицах, всё выглядит весьма похвально, особенно если удастся пропустить мимо ушей грохот бомб, падающих с самолётов «Б-52», от которого дребезжат окна и захлопываются статистические таблицы.
Зато я заметила, что об американцах можно судить по тому, как они отзываются о Вьетконге. Кто призрительно называет вьетконговцев "Чарли" (как например ариканский писатель Стейнбек), тот либо глупый штатский, лабо слабоумный олух в военной форме, либо простофиля, повторяющий то, что ему твердит военная пропаганда. Приличные солдаты в офицеры называют Вьетконг «Ви-Си». Тот же кодекс воинской чести действует в южновьетнамских кругах. Для вьетнамцев, сидомных ирония, «Ви-Си» стало чуть ли не ласкательным именем противника. Большинство американских военных высоко отзывается о бевых качествах Вьетонга. Многие американские интеллигенты с похвалой говорят о побудительных Вьетконга.
Американский солдат, трясущийся в джипе или бронетранспортере по скверным дорогам Вьетнама, с ненавистью глядит на «всех этих азиатов», сидящих за рулем своих новых «Кадиллаков». Он отлично осведомлен о коррупции, нередно из первых рук, так как и сам внёс в нее свой посильный вклад. Он знает, как процветают воровство и спекуляция не в только на товарах, поступающих населению Вьетнама по линии Управления международного развития, но и на тех, что пребывают для собственно американской армии. Ведь их воруют и перепредают прямо в порту. Ему отвратительна отвратительна мысль, что туземный персонал в гарнизонной лавке крадет да ещё тут же устраивает стачку, когда им велят выстроиться гуськом, чтобы обыскать при выходе.
Конечно, спекулянтов плодит каждая война. Но обычно это не так заметно, и их присутствие никогда не было таким неотступным. А на этот раз нет никаких ограничений и лишений, которые обычно связываются в сознании людей с войной. От горожан не требуют никаних жертв, для них не вводят карточек. Нет несхватки товаров, нет затемнений. (Не осмеливаешься и сравнить нывешний военный Сайгон с военым Лондоном или даже Нью-Йорном 25 лет назад). Всё это делает войну во Вьетнаме особенно безнравственной и негероической в глазах солдат, действительно рискующих жизнью и гибнущих в пекле боев. Ради чего?
Чтобы высокопоставленные сайгонцы и другие штатские жили в довольстве и роскоши? Сами солдаты и офицеры и живут более чем прилично, но это отнюдь не примиряет их с пресыщенной жизнью Сайгона, скорей даже наоборот. Атмосфера самопожертвования пьянит. Опасность в дни войны подымает дух столиц. А Сайгон менее всего можно назвать городом, где царит подъем. Здесь говорят, что война выигрывается не в Сайгоне и даже не на поле сражения, а в деревнях. Идея эта затрепанная - ведь она впервые была пущена в оборот еще при президенте Нго Диль Дьеме, а затем много раз получала новое название.
Как её только не перенначивали «новая жизнь в деревне», «поселки строительства», «контрвосстание», «созидание нации», «революционное развитие», «программа завоевания сердец и умов». Эта идея и по сей день остается главным источником вдохновения для тех групп военных и штатских миссионеров, которые убеждены, что они крестоносцы, служащие благородной цели, что они участвуют в крестовом походе не только против коммунизма, но и за нечто, имеющее положительную ценность. В пятидесятых годах и даже ещё в начале шестидесятых войну пропагандировали как программу капиталовложений.
Налогоплательщика уверяли, что, если коммунизм будет остановлен сейчас во Вьетнаме, ему, налогоплательщику, не придется тратиться на то, чтобы противостоять этому врагу в Таиланде, Бирме и т. д. Это теория «домино». Для нации обладателей собственных домов идея крупных капиталовложений, в конечном счете сберегающих деньги, представляется, естественно, привлекательной. Но ставки и риск всё растут и все чаще слышится вопрос: «А когда на это всё окупится?» И теперь утверждение, будто Америка несет интересы во Вьетнаме, начинает приобретать оттенок бездоказательности. Или, напротив, звучит слишком убедительно, но интересы-то слишком конкретные и грязные.
Вот в чем кроется объяснение «другой войны», которую президент Линдон Джонсон провозгласил в Гонолулу. Эту «другую войну» называют одновременно «психологической стратегией, направленной к достижению победы в войне № 1», и «самоцелью первостепенной важности». И вправду, во Вьетнаме порой, по-видимому, принимают «другую войну» за единственный мотив вмешательства Америка. При этом американским чиновникам и офицерам (ведь в их груди временами шевелится гражданские чувства), несомненно, становится легче на сердце это куда лучше, чем та война, которую они шлю на вьетнамцев с неба. К тому же американцы не любят ограничиваться негативной ролью, а в «другой войне» есть нечто конструктивное.
Чтобы понять это, надо выбраться из Сайгона. Но прежде чем пуститься в путь, вы получите инструктаж в одном из новых административных зданий. Вам объяснят, что вы увидите в поездке по стране. Правда, на местах вам снова все объяснят на сей раз это будут делать военные в штаб-квартире округа или провинции. Чаще всего вместо всех этих «укрепленных поселений» и т. вам удается увидеть одни таблицы, схемы, карты и рисунки. Их покажет какой-нибудь ретивый полковники или свеженький скоро крат с указной в руках. Иной раз вам при этом еще сунут размноженную фотокопировальным способом брошюру, полную статистических данных, и специальное приложение о терроре Вьетконга. На бумаге, в кривых и таблицах, всё выглядит весьма похвально, особенно если удастся пропустить мимо ушей грохот бомб, падающих с самолётов «Б-52», от которого дребезжат окна и захлопываются статистические таблицы.
Офицер, проводящий беседу, с воодушевленном показывает, какие достигнуты успехи: операция, проводившиеся до сих пор стараниями организации «ЭЙД» (Управление международного развития), теперь реорганизуются под эгидой ОКО - Управление гражданских операций. Американский чиновник потирает руки от удовольствия. «Сначала мы всё организовали по вертикали, а теперь все перестроено по горизонтали!». Выйдя из канцелярии, я узнаю от одного такого офицера, что представители программы «ЭЙД» возможно, сами того не зная, служащие теперь программе ОКО) вот уже полгода не получают жалованья.
Благовест жевательной резинки
Когда я спросила одного представители ОКО в Сайгоне, что поперечно предпринимают его люди во вьетнамских деревнях, что ба на пользуюсь его терминологией) "подготовить народ к выборам", он кратко ответил: «Мы им разъясняем 101-й параграф гражданского права». Тот американский налогоплательщик, который думает, будто помощь Вьетнаму действительно есть помощь, решительно заблуждается. Первая цель помощи - сохранение господствующей системы управления, обеспечение экономической стабильности. Иными словами, достижение политической устойчивости правящих кругов Южного Вьетнама. Во-вторых, помощь означает воспитание вьетнамцев.
Конкретно это воспитание выражается в раздаче консервов (внедрение новых привычек в питания), раздаче семян, жевательных резинок и сладостей, обучение навыкам гигиены, свиноводства и севооборота. Нужно хорошенько встряхнуть вьетнамцев. «Мы стараемся отучить их от старого менового хозяйства и показать им преимущества рыночного хозяйства. Когда до них это доходит, они рвутся в дело, как черти!». Запыхавшийся от служебного рвения американский чиновник в мрачном городе Фукуонг объяснял нам: «Мы прививаем им понимание того, что такое свободное предпринимательство». Он рассказывает о «беженцах» из «Железного треугольника», которых силой принудили покинуть родные деревни. Для этого была придумана специальная операция «Сидер-фолдз», в ходе которой хижины сразу после изгнания их обитателей сжигали и сравнивали с землей.
Людей согнали в лагерь наспех выстроенный для них южновьетнамскими войсками. Жестяные крыши его, выкрашенные в красный и белый цвета, казались сверху огромный красным крестом. Здесь жили 1651 женщина, 3754 ребенка и 582 мужчины, большей частью старики. Но была разрешено захватить с собой несколько предметов домашней утвари, горшки, сковородки, свиней, кур и по паре мешков риса. На лодках сюда привезли и их скот, который теперь чах на сухой песчаной равнине, усеянной колючками. «Здесь у нас» - продолжал с воодушевлением болтать чиновник, - публика, которая с места не сдвинется. Это наш великий шанс!». То есть шанс привить изгнанным дух свободного предпринимательства и вероятно, параграф 101-й гражданского права, впрочем, не прежде того, как они для этого «созреют»
Школа-призрак
В лагере оборудована комната для школьных занятий. Из бесед выяснилось что родителя больше всего желают, чтобы их дети учились в школе. Ведь они целых пять лет не знали, что такое школа. Мне это показалась странным: ведь коммунисты уделяют школьному обучению особенное внимание. Но чиновник настаивал «Пять лет без всякой школы». Однако другой американец, молодой человек, действительно работавший в лагере, рассказал мне, что малыши - вот странное дело! - хорошо знали арифметику, да, пожалуй, и грамоту. Как это возможно, он сам недоумевал. Он рассказал еще, что в одной из сожженных деревень американцам попали в руки учебники.
Зеачит, там кто-то объяснил детям спряжение, да ещё английски глаголов. Удалось узнать, что в деревне долгое время преподавал учитель из Ханоя - обладатель докторской степени.
Зеачит, там кто-то объяснил детям спряжение, да ещё английски глаголов. Удалось узнать, что в деревне долгое время преподавал учитель из Ханоя - обладатель докторской степени.
Может быть, родители при собеседованиях просто говорили только то, что хотели бы услышать сами американцы? В Акьеве (эта деревня в дельте Мековга избрана Пентагоном в качестве образцово-показательной, по крайней мере так была несколько месяцев назад) я видела маленькое здание, школы,ко торое описал Джон Стейнбек, когда он побывал там в январе. Я видела синие парты, которые солдаты красили у него на глазах. Они стояли снаружи на солнцепеке.
Спустя месяц после его посещения школа всё ещё не была готова. Похоже, что в этой деревне - как в сказке о спящей царевне - всё остановилось с того дня, когда отсюда уехал Стейнбек. Ничто не сдвинулось с места. И, кажется вообще здесь всё замерло. Стейнбек набросал картину призрачного посёлка, медленно пробуждающегося к нормальной жизни. Но те, кто принимал Стейнбека, посмеиваются, читая его описание: «У него просто разыгралась фантазия». Одни молодой вьетнамец работавший в системе просвещения, грустно пожелал, чтобы американцы перестали строить школы. «Они не думают о том, что у нас нет учителей». Но маленький светлый домик школы приобрел капитальную важность для американского мифа о «нашем призвании» во Вьетнаме. Поэтому так важно, чтобы наши солдаты твердо верили в то, что в деревнях Вьетконга детли не разрешают учиться в школах
Спустя месяц после его посещения школа всё ещё не была готова. Похоже, что в этой деревне - как в сказке о спящей царевне - всё остановилось с того дня, когда отсюда уехал Стейнбек. Ничто не сдвинулось с места. И, кажется вообще здесь всё замерло. Стейнбек набросал картину призрачного посёлка, медленно пробуждающегося к нормальной жизни. Но те, кто принимал Стейнбека, посмеиваются, читая его описание: «У него просто разыгралась фантазия». Одни молодой вьетнамец работавший в системе просвещения, грустно пожелал, чтобы американцы перестали строить школы. «Они не думают о том, что у нас нет учителей». Но маленький светлый домик школы приобрел капитальную важность для американского мифа о «нашем призвании» во Вьетнаме. Поэтому так важно, чтобы наши солдаты твердо верили в то, что в деревнях Вьетконга детли не разрешают учиться в школах
Война планируется здесь. Генерал Уэстморленд докладывает в Белом доме в положении на фронтах Вьетнама
Мэри Маккарти. «Шпигель», Гамбург., "За рубежом",1967Племенные свиньи
Если молодому американскому офицеру задать вопрос, каковы, по его миссии, наши военные цели во Вьетнаме, он без промедления ответит. «Наказание агрессора». Если же попытаться втянуть его в дискуссию о понятия агрессии и понятия обороны (как обстоит, например, дело с бухтой Кочинос,Санто-Доминго или Гоа), он может расценить это как невежливость. Ведь он сам над этим предметом головы не ломал. Ему вдолбили определенную доктрину на этот счет. Он усвоил её и, вероятно, воображает, буд-то сам дошел до этой мысли, хотя пользуется готовой формулой. Притом есть вещь, в которую он действительно глубоко верит свободное предпринимательство.
В него он верит, ибо это понятие представляется американцу неким рогом изобилия, на которого сыплятся родильные дома, гигиена, виски «Джен Дэниэле», автомобили новых марок и патентованные лекарства. Оно служит тем рационом, который поддерживает бодрость американцев. Я лечу на самолете «С-130» в Гуэ и слышу в дороге разговор между первым и вторым пилотом. Они обсуждают свои цели в этой войне. Если дело дойдет до мира, они намерены сколотить состояние на перепродаже вьетнамских земельных участков. Вид сверху позволил им хорошо прикинуть возможности и шансы.
Правда, при этом приходилось поглядывать одним глазом, не видно ли где вьетконговцев. Они пришли к выводу, что бухта Камрань - «просто пустыня», а вот Начан «с великолепным песчаным пляжем куда лучше. В этом они оба были согласны. Зато по другому пункту с помощью какой операции удастся сделать больше денег - имелись расхождения. Первый пилот хотел построить роскошный отель и виллы, а второй считал что у дешевых домиков более перспективное будущее. Mне этот разговор показался бредовым. Но на следующий день я встретила в Гуэ полковника морской пехоты, вернувшегося из отставки на военную службу.
И я узнала, что после войны против японцев он сколотил состояние, занявшись маклерством на Окинаве. Полученную прибыль он вложил в фирму, поставлявшую замороженных крабов из Японии в рестораны Сан-Диего. Война в некотором роде прибыльное дело, и оборотистый человек не должен терять из виду бизнес. Никто не любит быть негодяем. И уж, конечно, им не хочет быть «УОСП» (сокращение, созвучное с английским словом «оса» и образованное по первым буквам английских слов «белый, американец, южанин, протестант» - Ред.), офицер с белого протестантского Юга, считающий, что на его долю по злой прония судьбы выпала роль «парня с тяжелыми кулаками». Он-то знает, что на самом деле оп добрый парень и это увидит велкий, кто только заглянет в его сердце.
Здесь-то и находился, наверно «домашний очаг» детей, которых мы только что видели. Правительство даёт обитателям лагеря карманные деньги по 10 пиастров на семью (около 10 центов) в день, иногда в 20 пиастров, если в семье есть двое взрослых. Над входом натянуто полотнище с лозунгом «Беженцы, спасщиеся от коммунизма». Кто-то явно «переборщил». К чему же эта пропагандистская надпись да ещё на английском языке? К кому обращена такая рекламная уловка, на кого она рассчитана? Конечно, не на самия беженцев, ведь они по-английски не понимают.
И бежали они по тем же причинам, что и все остальные: кто от американцев, а кто просто потому, что бомбы или снаряды разрушили дом.
В него он верит, ибо это понятие представляется американцу неким рогом изобилия, на которого сыплятся родильные дома, гигиена, виски «Джен Дэниэле», автомобили новых марок и патентованные лекарства. Оно служит тем рационом, который поддерживает бодрость американцев. Я лечу на самолете «С-130» в Гуэ и слышу в дороге разговор между первым и вторым пилотом. Они обсуждают свои цели в этой войне. Если дело дойдет до мира, они намерены сколотить состояние на перепродаже вьетнамских земельных участков. Вид сверху позволил им хорошо прикинуть возможности и шансы.
Правда, при этом приходилось поглядывать одним глазом, не видно ли где вьетконговцев. Они пришли к выводу, что бухта Камрань - «просто пустыня», а вот Начан «с великолепным песчаным пляжем куда лучше. В этом они оба были согласны. Зато по другому пункту с помощью какой операции удастся сделать больше денег - имелись расхождения. Первый пилот хотел построить роскошный отель и виллы, а второй считал что у дешевых домиков более перспективное будущее. Mне этот разговор показался бредовым. Но на следующий день я встретила в Гуэ полковника морской пехоты, вернувшегося из отставки на военную службу.
И я узнала, что после войны против японцев он сколотил состояние, занявшись маклерством на Окинаве. Полученную прибыль он вложил в фирму, поставлявшую замороженных крабов из Японии в рестораны Сан-Диего. Война в некотором роде прибыльное дело, и оборотистый человек не должен терять из виду бизнес. Никто не любит быть негодяем. И уж, конечно, им не хочет быть «УОСП» (сокращение, созвучное с английским словом «оса» и образованное по первым буквам английских слов «белый, американец, южанин, протестант» - Ред.), офицер с белого протестантского Юга, считающий, что на его долю по злой прония судьбы выпала роль «парня с тяжелыми кулаками». Он-то знает, что на самом деле оп добрый парень и это увидит велкий, кто только заглянет в его сердце.
Кулаки «доброго парня»
Дома его все убеждали в том, что ещё с детства он хороший член общества и человек, какими бы личными недостатками он на обладал. В этом его клятвенно заверяли все - его телевизор, его газета, его холодильник, все, вплоть до президента Соединенных Штатов. «Другая война» даёт ему возможность отмахнуться от временного недоразумения, в котором повинны злополучные бомбы (он лично здесь, конечно, ни при чем!), иногда попадающие и в гражданское население. К тому же ведь этих гражданских предупреждали, чтобы они убирались подальше.
Сбрасывали ведь листовки, возвещавшие, что он выступил в поход, и призывавшие «Чалзи» дезертировать и перейти на другую сторону. В последнее время он был настольно предупредителен, что цели в «умиротворяемых районах» сначала указывали деревенские старосты, и только затем американцы обрушивали на них град бомб и снарядов. Метод имел тот плюс, что офицеры на пресс-конференциях могли со спокойной совестью отбарабанить свою ежедневную информацию примерно в такой редакции. «Операция «Блокгауз». Сегодня поступили сведения о том, что ранено 29 гражданских лиц. Жизнь двоих раненых в опасности. Цель была намечена с согласия начальника округа».
Словом, американские офицеры полевых частей готовы расчувствоваться, как подумают, сколько они делают добра, какие старания прилагают к тому, чтобы искоренить у населения предрассудки, вбитые в голову Выстконгом. Молодой военный врач из морской пехоты, голубоглазый и добродушный, переходя от одной кроватки в другой, объяснял нам, чем дети больны и как их лечат. Я видела только одного ребенка, раненного в результате военных действий. Остальные страдали от недоедания (это главная беда повсюду во Вьетнаме), от кожных болезней, от глистов. У одного ребенка было серьезное сердечное заболевание. Двое обожглись, крутясь возле плиты. Наконец, был один случай чумы (этот ребенок лежал в изоляторе). Врач показал и заспиртованного солитера, извлеченного из желудка ребенка. Рахитический младенец хныкал. Солдат средних лет взял его на руки и дал ему поиграться банкой. Всё шло как полагается.
Но вот что писал в лондонской «Санди таймс» Джон Моргап о другой вьетнамской девочке в демилитаризованной зоне (уж не держит ли морская пехота по такой девочке на каждый батальон?). Эта девочка была ранина морскими пехотинцами при перестрел. ("Boйнa нанисит свои удары вслепую", - заявил торжественно генерал и потом несколько раз повторил эту понравившуюся ему фразу.) Джон Морган был свидетелем того, как девочку как-то поздно вечером прямо на кроватке, с перевязанными ногами, прикатили на солдатскую вечеринку. Она сидела на кроватке, освещенная прожекторами, солдаты совали ей в руки то конфеты, го доллары и снимались с ней на память.
Знакомое лицо
Сбрасывали ведь листовки, возвещавшие, что он выступил в поход, и призывавшие «Чалзи» дезертировать и перейти на другую сторону. В последнее время он был настольно предупредителен, что цели в «умиротворяемых районах» сначала указывали деревенские старосты, и только затем американцы обрушивали на них град бомб и снарядов. Метод имел тот плюс, что офицеры на пресс-конференциях могли со спокойной совестью отбарабанить свою ежедневную информацию примерно в такой редакции. «Операция «Блокгауз». Сегодня поступили сведения о том, что ранено 29 гражданских лиц. Жизнь двоих раненых в опасности. Цель была намечена с согласия начальника округа».
Словом, американские офицеры полевых частей готовы расчувствоваться, как подумают, сколько они делают добра, какие старания прилагают к тому, чтобы искоренить у населения предрассудки, вбитые в голову Выстконгом. Молодой военный врач из морской пехоты, голубоглазый и добродушный, переходя от одной кроватки в другой, объяснял нам, чем дети больны и как их лечат. Я видела только одного ребенка, раненного в результате военных действий. Остальные страдали от недоедания (это главная беда повсюду во Вьетнаме), от кожных болезней, от глистов. У одного ребенка было серьезное сердечное заболевание. Двое обожглись, крутясь возле плиты. Наконец, был один случай чумы (этот ребенок лежал в изоляторе). Врач показал и заспиртованного солитера, извлеченного из желудка ребенка. Рахитический младенец хныкал. Солдат средних лет взял его на руки и дал ему поиграться банкой. Всё шло как полагается.
Но вот что писал в лондонской «Санди таймс» Джон Моргап о другой вьетнамской девочке в демилитаризованной зоне (уж не держит ли морская пехота по такой девочке на каждый батальон?). Эта девочка была ранина морскими пехотинцами при перестрел. ("Boйнa нанисит свои удары вслепую", - заявил торжественно генерал и потом несколько раз повторил эту понравившуюся ему фразу.) Джон Морган был свидетелем того, как девочку как-то поздно вечером прямо на кроватке, с перевязанными ногами, прикатили на солдатскую вечеринку. Она сидела на кроватке, освещенная прожекторами, солдаты совали ей в руки то конфеты, го доллары и снимались с ней на память.
Знакомое лицо
Молодой врач, пожалуй, понимал, что всё это сплошной обман. Трезвый и знающий медик, он мог разобраться в том, чего стоит его «чудесное лечение». Наверное именно поэтому он и был так мрачно настроен. Тем не меня обладатели погон из корпуса морской пехоты имели возможность демонстрировать публике, как выглядят дети «до» и «после». Публика была троякого рода. Во-первых сами детишки они улыбались, емсялись и хлопали в ладошки. Во-вторых, родители, которым время от времени разрешалось навещать детей в больнице. На них сия «оборотная сторона» американской техники должна была производить глубокое впечатление, даже внушать суеверное благоговение.
И в третьих журналисты и их читатели дома. Уж они-то, конечно, узнают благодетеля и его солдат. Ведь они же его вырастили, ходили вместе с ним в школу, видели его в телевизионных и рекламных программах. Мы покинули больницу. Джип повез меня по тряской дороге на юг. Я смертельно устала и молча глотала пыль Дороги разбиты (как почти всё во Вьетнаме), усеяны ямами, разворочены и пропаханы тяжелой американской военной техникой. Возле дороги перед хижинами вьетнамцев висело длинными рядами белье морских пехотинцев. Его сушили после стирки. На этом местные жители могли заработать кое-какие гроши Затем показался лагерь для беженцев, посещение которого не было включено в нашу программу.
И в третьих журналисты и их читатели дома. Уж они-то, конечно, узнают благодетеля и его солдат. Ведь они же его вырастили, ходили вместе с ним в школу, видели его в телевизионных и рекламных программах. Мы покинули больницу. Джип повез меня по тряской дороге на юг. Я смертельно устала и молча глотала пыль Дороги разбиты (как почти всё во Вьетнаме), усеяны ямами, разворочены и пропаханы тяжелой американской военной техникой. Возле дороги перед хижинами вьетнамцев висело длинными рядами белье морских пехотинцев. Его сушили после стирки. На этом местные жители могли заработать кое-какие гроши Затем показался лагерь для беженцев, посещение которого не было включено в нашу программу.
Здесь-то и находился, наверно «домашний очаг» детей, которых мы только что видели. Правительство даёт обитателям лагеря карманные деньги по 10 пиастров на семью (около 10 центов) в день, иногда в 20 пиастров, если в семье есть двое взрослых. Над входом натянуто полотнище с лозунгом «Беженцы, спасщиеся от коммунизма». Кто-то явно «переборщил». К чему же эта пропагандистская надпись да ещё на английском языке? К кому обращена такая рекламная уловка, на кого она рассчитана? Конечно, не на самия беженцев, ведь они по-английски не понимают.
И бежали они по тем же причинам, что и все остальные: кто от американцев, а кто просто потому, что бомбы или снаряды разрушили дом.
Так для кого же вывесили дозунг? Для журналистов? Их лозунгом не обманешь. Кто знает, выводил ли буквы на полотнище бравый морской пехотинец или штатский, но в любом случае он не обманул никого, кроме себя. Право, это тупая хитрость. Даже короткий вылет из Сайгона на вертолете в любом на правлении даст случай полюбоваться на работу американских бомбардировщиков, словно из ложи. Как-то утром при полете над дельтой Меконга я снова увидела знакомые клубы дыма, лениво поднимающиеся над землей. Я принудила себя к осторожному скептицизму: «Ну откуда мне знать, что и почему горит?».
Но на глаза мине попался небольшой самолет, описывавший правильные круги. Внезапно он вошел в пике, сбросил бомбы и сделав грациозный разворот, ушел в сторону. Вспышка пламени. Затем клубы темного дыма. Бомбы спо нва попали в цель. В некотором отдалении в небе висела еще парочка небольших самолетов ну совсем как москиты под потолком. Они ждали минуты, когда настанет их очередь бомбить Мы полетели дальше своей дороroй. Днем мы вернулись в Сайгон, и я ожидала, что на ежедневной пресс-конференции в 17:00 услышу более подробные сведения «моей» бомбежке. Но в этом секторе вообще не была упомянута деятельность авиации.
«Это мелочь, не заслуживающая упоминания», - пояснил мне один журналист. ВВС и воздушные эскадры корпуса морской пехоты за одни только взятый наудачу день - я беру 22 февраля, день рождения Вашингтона - совершили, по официальным данным 460 боевых вылетов над Южным Вьетнамом. Каждый раз, когда отряд наземных войск попадает в затруднительное положение, он требует поддержки с воздуха.
Но на глаза мине попался небольшой самолет, описывавший правильные круги. Внезапно он вошел в пике, сбросил бомбы и сделав грациозный разворот, ушел в сторону. Вспышка пламени. Затем клубы темного дыма. Бомбы спо нва попали в цель. В некотором отдалении в небе висела еще парочка небольших самолетов ну совсем как москиты под потолком. Они ждали минуты, когда настанет их очередь бомбить Мы полетели дальше своей дороroй. Днем мы вернулись в Сайгон, и я ожидала, что на ежедневной пресс-конференции в 17:00 услышу более подробные сведения «моей» бомбежке. Но в этом секторе вообще не была упомянута деятельность авиации.
«Это мелочь, не заслуживающая упоминания», - пояснил мне один журналист. ВВС и воздушные эскадры корпуса морской пехоты за одни только взятый наудачу день - я беру 22 февраля, день рождения Вашингтона - совершили, по официальным данным 460 боевых вылетов над Южным Вьетнамом. Каждый раз, когда отряд наземных войск попадает в затруднительное положение, он требует поддержки с воздуха.
Блестящий и проницательный отчет о войне во Вьетнаме одного из величайших критиков Америки Мэри Маккарти включает в себя все статьи, вышедшие в The New York Review of Books, вместе с дополнительным разделом «Решения».
Продолжение следует
Продолжение следует
