«Мои ученицы не должны худеть». Балерина из России — о том, как она преподает в Германии

Светлана Рихтер училась в Пермском государственном хореографическом училище, выступала на телевидении, работала моделью, а сейчас у нее своя школа русского балета под Мюнхеном. Мы попросили ее вспомнить, как учили балету в СССР, и рассказать, чем отличается ее подход к преподаванию. 

«Мама, я похудею за месяц!» 

Я родилась в 70-х в Йошкар-Оле. В этом городе много разных театров, и при Театре оперы и балета был кружок, такая маленькая балетная школа. Мама отдала меня туда в три года с одной целью — чтобы я больше двигалась. На гимнастику меня не брали, потому что я была слишком большая, а для балета — как раз, там нужны высокие. 

Помню, что у меня была очень красивая молодая учительница. Я не помню, как ее звали, но помню, как она выглядела: маленькая, с темными волнистыми волосами, такая хрупкая и изящная, но сильная. Занимаясь в этой школе, я впервые подумала, что хочу быть балериной и учить детей.

Это стало мечтой, о которой не говорят вслух, но постоянно о ней думают

Когда мне было 10 лет, учительница посоветовала родителям записать меня в настоящее балетное училище в Перми. Они долго думали, но всё же решились. Все родственники были в шоке: как это можно, 10-летнюю девочку везти за 2000 километров, чтобы она там одна жила? Но я мечтала танцевать. Мама же говорила: «Я не хочу, чтобы ты, взрослая, обвинила меня в том, что я разрушила твою мечту». 

Поступление в училище длилось три месяца: июнь, июль и август. В июне меня не взяли: сказали, что я слишком большая. Мама предложила бросить, но я настаивала: «Мама, я похудею за месяц! Давай попробуем еще раз». Месяц я худела по всем правилам — ела половинку порции, вместо сливочного масла на хлеб капала подсолнечное, — но в июле снова не поступила. На этот раз не хватило растяжки. Мне посоветовали приехать в августе. 

Через месяц мама снова повезла меня в Пермь. Я сейчас про это думаю… Какие же у меня родители все-таки! Одна дорога до Перми ведь столько денег стоила, столько времени занимала… Но на третий раз меня взяли. 

«Математика, потом два балета, потом снова математика»

Про нас, учеников училища, всё время говорили: «Вы как будто с другой планеты, как инопланетяне». Мы действительно жили в своем очень маленьком мире. У нас не было ни телевизора, ни радио, в город мы особо не выходили. Шесть дней в неделю — уроки вперемежку с репетициями (например, с утра математика, потом два балета, потом снова математика, и так до позднего вечера), а по воскресеньям — выступления в театре, который был неподалеку.  

Кроме танцев, истории искусства и обычных школьных предметов каждый день были занятия по фортепиано и уроки французского. В балете ведь всё на французском. Мы его учили с удовольствием, но всё время удивлялись, зачем он нам нужен. В стране железный занавес — с кем на нем разговаривать, с мамой на кухне, что ли?

Тогда никто не знал, что у нас появится возможность объездить весь мир

Первые два года учебы у меня не было никаких проблем, я даже не задумывалась, что могу с чем-то не справляться — танцевала и училась на отлично. Но на третий год за экзамен по балету мне поставили тройку с минусом. Это был очень плохой знак: с такими оценками меня могли и отчислить. 

Отчислять к тому моменту стали по 3–4 человека в год; забегая вперед, скажу: если вначале нас было три класса девочек по 20–25 человек, то до выпуска доучились только два класса из 10 человек. Причину плохих оценок и отчисления никто не называл. Только потом, если подойти к учителю, можно было узнать, что у тебя, например, пятая позиция (позиция ног в балете, при которой одна стопа полностью стоит перед другой. — Прим. ред.) не такая, ноги толстые, растяжки не хватает или даже просто — «на лице не видно вдохновения». Мы с девочками про это шутили: «Не подходишь лицом». 

«Света, ты всегда можешь вернуться домой»

После тройки я решила, что надо что-то менять. Каждый день я вставала в 6 утра, тихо выходила из комнаты, чтобы не разбудить соседок, и шла тренироваться в школу до завтрака. Потом весь день занималась вместе с остальными девочками, а вечером — снова одна, до 10 часов, пока в интернате не выключали свет и не закрывали двери. Если я задерживалась, соседки по комнате махали мне из окна (школа была через дорогу), чтобы я смотрела на часы и бежала в корпус. 

В таком графике я прожила с третьего года обучения и до последнего курса. То, что мной двигало, — это было не вдохновение и не какие-то амбиции. Во-первых, у нас просто такое было воспитание: надо значит надо. Во-вторых, у меня была цель — окончить эту школу.

Вот я себе цель поставила и, чтобы ее добиться, себя воспитывала, дисциплинировала

Конечно, бывали моменты, когда хотелось всё бросить. Сколько раз я по вечерам плакала в подушку… Но тогда на помощь приходили девочки: «Светка, не плачь! Хочешь варенья? Пирожок хочешь? Ну не плачь только, не плачь!» 

Мы сейчас, когда созваниваемся и вспоминаем те годы, всё время говорим, что мы выросли как сестры. Я вообще не чувствовала между нами конкуренции: это были единственные близкие мне люди в городе, да и все видели, как я стараюсь, как другие стараются, сколько усилий мы все прилагаем. Когда все после занятий шли на ужин, а я выпивала стакан водички и оставалась на шпагате сидеть — вряд ли это могло вызвать зависть, все же видели, что я от чего-то отказываюсь, чтобы добиться цели. 

С другой стороны, когда мне было тяжело, мама мне всегда говорила: «Света, ты знаешь, что всегда можешь вернуться домой». Но я размышляла так: каждый год девочек отчисляют, они все плачут, хотят остаться… А я сама брошу и к маме поеду? Нет, я бросать не буду, я буду до конца — и шла заниматься дальше. 

«Работать устроилась не танцовщицей, а уборщицей» 

В начале 90-х театр перестал платить за мою учебу. Пришлось откуда-то брать деньги. Родители за меня платить не могли: маме зарплату выдавали дверями, она их меняла на колбасу, денег у нее не было. Тогда я устроилась на подработку в свою же школу — не танцовщицей, а уборщицей. 

Мне было уже 16 лет, учиться оставалось недолго. В ежедневный график тренировок добавилась уборка комнат. Потом, помню, с девчонками раз в месяц вставали у решетки в бухгалтерии. Сначала нам выдавали стипендию — я брала и клала ее обратно, чтобы оплатить учебу. Потом мне выдавали зарплату — и я тоже клала ее обратно.

За спектакли нам ничего не платили. Но мы скорее считали их за практику — все же хотели танцевать, мы же все за этим пришли. Помню, как мы были рады наконец-то попасть в гримерку, как вместе красились (садишься напротив трельяжа, открываешь с двух сторон зеркала и видишь вокруг подружек), какую сплоченность чувствовали. Мы для этого трудились, старались, репетировали и вот наконец попали на сцену. Это было дороже денег. 

«Как это я не балет танцую?»

Училище я, одна из немногих, окончила с красным дипломом. И, когда цель была достигнута, сразу поехала в Москву. У меня тогда был подписан контракт с театром в Перми, но, так как последние три года мы активно там танцевали, я решила, что уже всё увидела, и захотела увидеть что-то еще — просто села на поезд и поехала в столицу, без контракта, без всего. 

Возможно, я была наивная, но я думала: раз у меня красный диплом, это значит, что я — лучшая и могу пойти куда захочу. В целом так оно и вышло. 

Первое, что я решила: я хочу туда, где не будет общежитий 

В любой театр придешь — у них опять общежитие. Поэтому я стала искать другие варианты и в конце концов выбрала работу танцовщицей на телевидении. Там мне на время работы предложили двухкомнатную квартиру в центре. 

Это был не самый простой выбор. Такая сделка с совестью. Ночью я просыпалась от страха и думала: «Как это я не балет танцую? Как, я в шоу-бизнесе теперь? Я же не об этом мечтала». Но со временем втянулась: участвовала в постановках для рекламы, для выступлений артистов, для праздничных концертов. Танцевала вроде и то же самое, на пуантах — но не классику, а современные постановки. 

Ну и конечно, за это хорошо платили. Плюс вместе со звездами я смогла посмотреть мир. С Любовью Успенской я объездила все побережья Америки, побывала в Канаде и странах Европы, а в Германии мне предложили задержаться, тоже поработать на телевидении. Я осталась тут жить: подписала контракт на 6 лет, стала учить язык, поступила в вуз на экономический факультет. Параллельно начала работать моделью, а позже открыла свое модельное агентство — и вместе с ним побывала в Японии, Китае, Франции, Италии и других странах. 

«Дочь захотела танцевать — я начала заниматься с ней сама»

Здесь же, в Германии, я вышла замуж и родила двоих детей. С детьми совмещать работу моделью и танцовщицей оказалось невозможно — слишком много поездок. К тому же я тогда уже насмотрелась на мир, мне хотелось спокойной семейной жизни. 

Дочка, когда ей исполнилось три года, захотела танцевать «как мама». Я отдала ее на занятия в студию, но она от них отказалась: «Нет, мам, я буду танцевать только с тобой». И я начала заниматься с ней сама, дома, изучая и пробуя на ней разные методики преподавания. 

Мне хотелось, чтобы совсем маленькому ребенку было весело заниматься, чтобы он не чувствовал, что это какая-то обязанность, что-то скучное и неприятное. Так я начала экспериментировать. Купила, например, дочке крылья — и мы учились балансировать на одной ножке в крыльях, как бабочки. Я нашла мягкие ковры в виде домиков — на них нужно было возвращаться после проходов, «в домик». Чтобы научиться правильно держать ладонь во время танца, я давала ей перышки и просила придерживать большим и средним пальцем. Я купила тамбурин, и мы пробовали танцевать под ритм. 

В общем, дочке всё это очень нравилось. И я подумала, что если я смогла сделать это с ней, то смогу и с другими детьми. Мы посовещались с мужем и решили: продаем квартиру в Мюнхене, переезжаем за город и открываем свою школу. Он очень меня поддерживал и радовался, что я смогу жить за счет своего дела, обустроить дом на природе, как и хотела, и учить детей балету, как и мечтала. 

«Если я буду преподавать как в России, ко мне никто не придет»

Моя школа работает только второй год, но в ней уже учится около сотни девочек. Я решила, что у меня не будет «жесткого отбора» — на первые занятия я приглашаю всех желающих. Некоторые девочки приходят, сразу всё прекрасно делают и остаются надолго. Другие на первом занятии просто стоят в сторонке и смотрят, но я перестала обращать на это внимание. Очень часто такие девочки постоят один день, постоят второй, а на третий тоже начинают всё выполнять и получать удовольствие. 

Родителей я сразу предупреждаю, что профессиональных балерин я не учу — у нас и занятий не так много, и строгостей таких нет. Ко мне приводят детей, чтобы они больше двигались, учились грации, легкости и просто танцевали. Я считаю, что танцевать может каждый: для души, для себя, для своего комфорта совершенно не важно, какой у тебя вес, достаточно ли длинные руки и тонкая талия. Поэтому у меня дети не должны худеть и заниматься с утра до ночи. Они просто должны показывать желание учиться.

Я понимаю, что у детей, которые никогда ничего не знали о балете (таких среди моих учениц большинство), это желание не возникнет само собой. Поэтому если я буду преподавать, как мне преподавали в России — «встали и танцуем», — ко мне никто не придет, никому не будет это интересно. Нужно придумывать что-то новое. Так и появляются крылышки, волшебные палочки, перышки, домики… И это работает: дети счастливы, а родители мне благодарны.

«Дочь никогда не брала в руки книг, а вашу прочитала!»

Найти подход к детям мне помог мой опыт работы моделью. У нас тогда тоже был хореограф, и я помню, как он после неудачного выхода на репетиции строго говорил: «Еще раз! Еще раз!» Мы уходили за кулисы, и было видно, как все модели недовольны. Когда я сама стала хореографом, я поняла, что так нельзя: с детьми, как и со всеми людьми, всегда можно договориться. Не просто прикрикнуть, не сухо попросить, а вежливо сказать: «Вы знаете, мне кажется, было бы лучше попробовать еще раз», — и объяснить, почему нам это нужно. 

Конечно, эти разговоры нельзя растягивать, времени на занятиях всегда меньше, чем нужно. Но объяснять, почему на какие-то вещи мы обращаем больше внимания, просто необходимо, чтобы дети не испытывали отторжения. 

А когда у ребенка уже загорелись глаза, ему можно столько всего рассказать!

И про историю балета, и про музыку, под которую мы танцуем, и про композиторов… У нас нет отдельных занятий по истории искусства, но я стараюсь всё это «завернуть» в танец. Поставлю, например, адажио из балета «Жизель» и начинаю рассказывать сюжет — дети прямо замирают, когда слушают. А потом спрашиваю: «Знаете, чем всё закончилось? Можете взять книжку и почитать», — и выдаю им книжки, я их заранее закупила. Родители удивляются: дочь никогда в руки книг не брала, а вашу прочитала!

То, что я балерина из России, здесь очень ценится. Некоторые родители, правда, не сразу понимают, чем отличаются мои занятия, думают: «Ой, там всё так строго, моему ребенку такое не надо», — но это быстро проходит. А так, когда я говорю, что я научилась балету в России, это вызывает огромное уважение. Одна мама мне даже сказала: «Если дочь будет заниматься балетом, то только у вас, потому что вы — настоящая балерина». 

У заграничных коллег, я знаю, из-за этого иногда появляется какая-то ревность: «Вот, балерина из России… Как будто лучше их нет». А что поделать, если это на самом деле так? Хочешь не хочешь, это так. И дети это тоже прекрасно чувствуют.

Фото на обложке: Яна Стоянова