Конец эпохи пустословия: как происходит разделение экономики и морали

Миллениалы переживают момент всеобъемлющего кризиса: истины, образ жизни, идеология и религия, которыми мы руководствовались во взрослой жизни, испарились. Закончился тот способ социального опыта, в котором шаблонное морализаторство, верное мышление и правильный язык придавали статус.

Многие рабочие места исчезли в одночасье. Материальная экономика менеджеров-миллениалов находится под давлением автоматизации, исчезновения невнятных НКО и более широких сдвигов, в сторону семьи и церкви, фермы и труда. Или, по крайней мере, в сторону их признания.

Экономика миллениалов была «экономикой добродетели». Некоторые из самых успешных среди нас занимали руководящие должности в сфере технологий, образования, финансов, искусства и политики, которые были сосредоточены на контроле и изменении языка и восприятия бренда, то, что можно назвать «оценкой добродетели». Самые амбициозные миллениалы в широком смысле были ставленниками глобализированной экономики, построенной их родителями, отчасти потому, что других путей к «идеальной» жизни (стабильной работе, собственному дому, растущей зарплате) просто не было. Успешные смогли пройти по узкому мостику между эпохами. Но многие упали в бездну.

Новая экономическая и политическая парадигма, которая сейчас утверждается, предполагает восстановление и повышение социального достоинства тех, кто изначально не занимал руководящих должностей в чистеньких офисах, кто не продался, чтобы стать послушным винтиком. Проще говоря, многие люди с нетерпением ждут возможности платить меньше налогов в карман касты менеджеров и потенциального переноса промышленных рабочих мест. Таким образом, эти изменения могут быть плохими для малого числа и хорошими для многих. Перемены заслуживают того, чтобы их праздновать.

Работа, опирающаяся на добродетель, потеряла свою привлекательность. Меняется и то, как миллениалы говорят о ней. Лучезарные формулировки о вкладе в прогресс вызывают смущение у всех, кроме последних истинно верующих. Например, мой друг Сэм Венис, журналист и по совместительству корпоративный консультант, признается: «я полностью разочаровался в понятии «вклада», поэтому теперь гораздо приятнее пользоваться деньгами, которые крутятся в корпоративном мире». Он отмечает также: «Я избавился от иллюзии, что моя работа имеет какое-то духовное или общественное значение, что позволяет мне относиться к ней с позиции сделки и более серьезно заниматься личным творчеством».

В общем всегда существовали две группы миллениалов (по крайней мере, среди миллионов людей с высшим образованием, которые пытались добиться успеха в больших городах). Это те, кто в какой-то мере сохранил веру в хипстерскую богему начала 2000-х, кому за 30, кто все еще снимает квартиру с соседом, не имеет супруга или детей. Вторая часть — это карьеристы и труженики, которые накопили хорошие кредитные баллы, легко жонглируют жаргоном, чтобы избежать ненужных встреч — иными словами, профессиональный высший класс.

В 2008 году, в период финансового кризиса и переломный момент для старших миллениалов, рухнула экономика наших родителей. В качестве утешительного приза нам предложили возможность стать морально лучше их. Наше поколение могло бы стать поколением официантов и барменов, обремененных долгами, но зато с чувством собственной значимости, более социализированными, свободолюбивыми и лингвистически изощренными. Может быть, у нас не будет домов, зато будут докторские степени.

Те, кто сумел превратить моральное превосходство в реальную, надежную, хорошо оплачиваемую работу, оставались убежденными сторонниками прогресса, хотя бы потому, что их рвение обеспечивало гарантии занятости. Те, кому это не удалось, теперь чувствуют некоторую надежду, но лишь потому, что исполнение словесных ритуалов либерализма больше не является необходимым условием социального успеха.

Было бы интересно посмотреть на таймлапсы страниц миллениалов в социальных сетях: скажем, с середины 2000-х до 2025 года. По сути, 20 лет социальных медиа: от аполитичности, ярой прогрессивности до того, что мы имеем сейчас. Скептицизм, реализм, наконец-то ясное видение и даже оптимизм, для которого у нас никогда не было причин.

Странная реальность социальных сетей для старших миллениалов, заключается в том, что они всегда были местом для рекламы личных триумфов. «Я так рада сообщить, что меня приняли на Джорджтаунскую программу по изучению проблем безопасности», «я в восторге от того, что этим летом буду работать помощником редактора в The Nation», «вот наш первый ребенок». И, во-вторых, о страхах: «Не могу поверить, что отменяют президентскую программу стипендий», «изменение климата — это так страшно», «я больше не чувствую себя здесь в безопасности».

Это странная зона противоречий, когда человек позиционирует себя одновременно как успешный и хрупкий: я могу позволить себе роскошный отпуск в Европе и боюсь будущего и ответственности за семью. Это место странной спирали тревоги и дерзкой уверенности.

В «экономике добродетели» миллениалов, осколке экономики белых воротничков бумеров, не нашлось места для людей, не умеющих пользоваться этой смесью тревоги и праздника, корысти и «смысла». Они не могли этого сделать либо потому, что выбрали совершенно иные пути: фермерство, строительство, мелкое предпринимательство, случайные заработки, которые не располагали к онлайн-самовосхвалению. Или потому, что они обладали слишком большим достоинством, чтобы хвастаться: «Я рад сообщить… »

Я думаю о людях, с которыми рос в небольшом городке в штате Пенсильвания. Один из них подрабатывает в домах престарелых, совершает долгие прогулки, молится, по сути, он светский монах. Другой работает на гидропонной ферме по выращиванию латука, рисует каждое утро. Он всегда был художником. Еще один работает на съемочных площадках, когда это возможно, и мотается туда-сюда между Нью-Йорком и домом. Они и многие другие, подобные им, могут наслаждаться крахом экономики добродетели и подъемом вновь чего-то материального и достойного. Или, по крайней мере, менее самодовольного, менее раздутого от хвастовства.

Очевидно, что для других, особенно в абсурдно богатых пригородах Вашингтона, боль реальна. Друзья из колледжа и мои друзья в начале 20-х годов в Нью-Йорке, которые успешно влились в волну 2010-х, и стали медийными фигурами, похоже, впервые столкнулись не только с безработицей, но и с неактуальностью. Магия, возникающая при произнесении ритуальных слов правильным образом, иссякла: прогрессивная борьба больше никому не нужна, на этом не сделаешь карьеру. Возмущение, придирки, обличающие комментарии — все это в прошлом.

Это не значит, что то, что будет дальше, обязательно приведет к созданию хорошего общества. Отнюдь. Существует правдоподобный вариант развития событий, при котором многие рабочие места будут автоматизированы, а универсальный базовый доход будет играть ту же роль, что и государственные раздачи хлеба в Римской империи позднего периода: слабая ниточка, удерживающая городскую цивилизацию.

2025 год принес осознание того, насколько непрочной, глупой и деморализующей была прошлая эпоха для многих. Эту ясность нужно использовать, а не затушевывать новыми способами. Вот и расплата: конец экономики морального превосходства и медленное, болезненное осознание того, что ощутимые ценности находятся в местах и сообществах, которые многие из нас долгое время считали ниже своего достоинства.

Сообщение Конец эпохи пустословия: как происходит разделение экономики и морали появились сначала на Идеономика – Умные о главном.