Безумная охота

С. БУНТМАН: Добрый вечер! Сегодня мы будем разбирать дело очень показательное, как оказалось, для будущего, но мы вам обещали с Айдаром Ахмадиевым, что мы отправим Алексею Валерьевичу Кузнецову и он займётся вторым покушением, вот в основном вторым покушением на короля Георга III, и тут же мы говорили, что притягиваются, вопреки магнетизму — притягивается одно к другому: оба покушавшихся были, в общем-то, тоже достаточно безумны, как и король Георг. Ну вот, Алёш, добрый вечер, так что мы…

А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер, да.

С. БУНТМАН: И начнём!

А. КУЗНЕЦОВ: Любопытно, что на первый взгляд король Георг — ну, какой же он тиран, да, какой же он клиент для вашей программы: милый человек, что, в частности будет видно, вот, в одном из дел, которое мы сегодня рассматриваем, так сказать, сострадательный, да, не склонный к мстительности мелкой, прекрасный семьянин, отец многих детей, да — в отличие от многих британских монархов мужского пола, в общем, не особенно замеченный во всяких там, так сказать, связях.

С. БУНТМАН: Гулянках, гулянствах и связях.

А. КУЗНЕЦОВ: Гулянствах, да. Но — действительно, поразительно, но он ведь официально пригвождён к позорному столбу прозвищем тирана.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Декларация независимости США его в этом смысле называет совершенно однозначно.

С. БУНТМАН: Но им вертели очень, вертели очень серьёзно им, потому что вот эта борьба всяких партий и коалиций, и сохраняя свою власть и свой авторитет, он шёл, в общем-то, на шаги очень и очень сомнительные, как, например, присоединение Ирландии, отношение к католикам, ну и — и так далее, и тому подобное. А так-то да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, как — как и другой известный нам, так сказать, король-мученик: ушёл в частную жизнь, забыв о том, что к нему прилагается ещё большое сложное государство, да к тому же ещё и в очень сложный период своего существования с учётом и американской войны за независимость, и того, что под боком, что называется, на континенте разворачивается — я имею в виду ни много ни мало Французскую революцию — и всякие прочие вещи.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Значит, получив ваше с Айдаром задание, я взялся за него не без удовольствия, поскольку всё-таки Англия, так сказать, это та часть мира, которая меня всегда интересовала и продолжает интересовать — в частности, английское законодательство и английское правосудие, и начали обнаруживаться буквально с самого начала довольно любопытные вещи. Покушение, которые ты, Серёжа, назвал первым, и далеко не ты один — так сказать, много где, там, начиная со статьи…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: От статьи в «Википедии» — вот там прямо раздельчик есть: «Покушения», и вот там названы, перечислены те два покушения, которые мы сегодня оба будем довольно подробно рассматривать. Ну так вот — первое покушение, или, точнее, то, которое мы считали первым, оказалось вторым.

С. БУНТМАН: Так!

А. КУЗНЕЦОВ: А то, которое мы считали вторым, оказалось четвёртым.

С. БУНТМАН: Четвёртым! Да?

А. КУЗНЕЦОВ: А всего их было — а всего их было целых шесть: это уже не Георг III, это простите, Александр II какой-то получается.

С. БУНТМАН: Да!

А. КУЗНЕЦОВ: Правда — правда, надо сказать, что, в отличие от Александра II, на которого вторую половину, так сказать, вот этой вот охоты всё-таки покушалась организация какая-никакая, все шестеро были абсолютные одиночки: две женщины и четыре мужчины, и все они, в общем, тупо пытались добраться до тела короля и чем-нибудь его уязвить.

С. БУНТМАН: Ну то есть какими-нибудь от заточки до ножа для десерта.

А. КУЗНЕЦОВ: Трижды ножиком, дважды камнями пытались попасть и один раз пулей: вот, так сказать, достаточно нехитрый набор предметов метательных и колющих и режущих, которые, значит, в короля Георга должны были, по идее, как-то попасть. Вот, и надо сказать, что всех шестерых — с разным обоснованием, с разной процедурой, но всех шестерых ждало одно и то же пристанище: знаменитый Бетлемский госпиталь, он же Бедлам.

С. БУНТМАН: Бедлам, да.

А. КУЗНЕЦОВ: В принципе, поскольку это всё уложилось в довольно, ну, небольшой промежуток времени — в 24 года уложились эти шесть покушений, а надо сказать, что жизнелюбием многие из них отличались отменным: та же героиня первого нашего сегодняшнего сюжета, Маргарет Николсон, в Бедламе прожила 42 года, будучи, попав туда не юной девочкой, а женщиной уже заметно за тридцать, да? И о Бедламе немножко расскажем: место отнюдь не курортное, хотя и не Шлиссельбургская крепость, конечно, и тем не менее… Так я к тому, что в принципе, наверное, если бы врачи пытались, так сказать, кейс исследовать, что называется, in global, да, то можно было бы создать палату: вот как в некоторых анекдотических сумасшедших домах существует палата для Наполеонов, да, там, например? А вот здесь вот палата для покушавшихся на короля Георга III, почему нет.

Ну, давайте, собственно говоря, к делу. 2 августа 1786 года, король — это было ожидаемое, плановое мероприятие — прибывает в Сент-Джеймсский дворец: ничего удивительного, он в этот момент там, в нём, проживает, в этом Сент-Джеймсском дворце. Как обычно, у того входа, которым он всегда, одним и тем же входом, если там не какая-то там парадная особенная церемония — он всегда к одному и тому же входу подъезжал: у этого входа всегда в ожидании короля небольшая кучка народу стояла, а иногда и средних размеров кучка народа, а по каким-то особым случаям могла быть и большая кучка народа.

Большинство хотели поглазеть на короля, но всегда находились люди, которые стремились передать в руки монарха некую петицию — у англичан всё это называется петиция, это бумага, это совершенно не обязательно, как мы сегодня понимаем это слово, некое требование от лица общества о какой-то милости, пересмотре: это личная просьба могла быть, да…

С. БУНТМАН: Ну это просто в буквальном переводе — так это прошение просто-напросто!

А. КУЗНЕЦОВ: Прошение, совершенно верно, прошение, или мне очень нравится старорусское слово «слёзница»: вот эти слёзницы в основном и поступали с жалобами, там, на судьбу…

С. БУНТМАН: Ой, кстати, чудесное слово — слёзница, потому что вот, вот как нужно, наверное, эти скорбные тетради переводить, которые во Франции передавали своим депутатам генеральных штатов в восемьдесят девятом году — были тетрадочки такие, cahier de doléances.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, может быть.

С. БУНТМАН: Слёзницы и есть, да! Отлично.

А. КУЗНЕЦОВ: Может быть. Вот, кто-то жаловался на начальство, там, какие-нибудь выгнанные из армии без пенсии одноногие ветераны, кто-то просил о каком-то вспомоществовании: ну, в общем, обычное дело, и обычным делом было то, что добрый король эти прошения берёт, ну и, разумеется, тут же передаёт, там, каким-то специальным людям, которые дальше, значит, вот, эти прошения рассматривают и иногда, наверно, какие-то, так сказать, следуют из этого дела оргвыводы.

Маргарет Николсон, героиня первого нашего сегодняшнего сюжета, стояла, что называется, в первых рядах и на виду, в кулачке, держала свёрнутую трубкой бумагу — то есть она всем своим, всей своей позой изображала, что она вот как раз такая мирная, безобидная просительница. Король, увидев эту женщину, ещё достаточно молодую, слегка за тридцать, миловидную — её описывают как женщину с правильными чертами лица, из особенностей внешности только необычная для Англии смуглость, а так, в остальном, так сказать, женщина как женщина: одета бедненько, но чистенько, то, что называется — неудивительно, она сама зарабатывала на жизнь иголкой и ниткой, и поэтому одежду свою содержала в надлежащем порядке.

Он протянул руку для того чтобы взять у неё эту самую слёзницу — и вот тут-то она и нанесла ему по одной версии один, по другой версии — два удара ножом в грудь. В другой руке у неё был тот самый помянутый тобой десертный ножик с перламутровой рукояткой, который настолько не годился в орудие не то что убийства, но даже членовредительства, что не нанёс вообще никакого ущерба королю.

С. БУНТМАН: Но если учесть, что на нём было, судя по всему, нечто суконное.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, в общем, кирасы на нём железной не было.

С. БУНТМАН: Не было. Но было нечто суконное, и этот ножик — и вот, не смог ничего пробить.

А. КУЗНЕЦОВ: Ничего, да, то есть даже не порезал вот эту самую ткань его мундира, там, кафтана, что на нём в тот день было надето. Значит, дальше газетные отчёты будут разниться, и слова его величества… Да, её схватили, схватили люди из охраны — йомены и один из лакеев. Напомню, что йомен в это время — там, в Средние века другое значение у этого слова. А в это время это уже охранник королевской резиденции или самого короля. Хорошо знакомы тем, кто бывал на экскурсии в лондонском Тауэре или, например, пил джин Beefeater, на — чуть не сказал на обложке — на этикетке которого как раз изображён вот этот Yeoman Guard.

Вот, значит, йомен с лакеем этим самым ливрейным девушку скрутили, и его величество, значит, сказал: вот так средневзвешенно получается такая фраза из серии «не причиняйте боли — don’t hurt — не причиняйте боли этой несчастной, она сумасшедшая». То есть его величество сразу вынес то решение, к которому его министры, надо сказать, будут идти довольно долгим и довольно извилистым путём.

А дальше начинается следствие. Вообще, по идее для таких, как она, есть совершенно понятный, уже не в первой редакции принятый нормативный акт — Treason Act: значит, закон о государственной измене. И в соответствии с этим законом предусмотрена процедура, предусмотрен суд присяжных, там, кое-какие особые гарантии прав подсудимого: когда до второго сюжета дойдём, я о них скажу. Но дело в том, что его величество-то сказал: она сумасшедшая. И при всём уважении к законам совсем игнорировать мнение монарха тоже…

С. БУНТМАН: Тем более человека, который в этом разбирался, вообще-то.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, причём не понаслышке, не понаслышке. Насколько я понимаю — я никогда глубоко в эту тему не залезал, тут вы с Айдаром безусловно всё это знаете гораздо лучше меня — у него эти приступы случались не часто, но регулярно.

С. БУНТМАН: Потом участилось, потом совсем, и так далее.

А. КУЗНЕЦОВ: Потом, ну да, да, да. Но, собственно, первый, по-моему, где-то ещё в середине шестидесятых.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: То есть достаточно задолго до описываемых событий, и король, в общем, должен был знать, что у него есть такая угроза, да, с этой стороны ему самому. Поэтому для решения вопроса о том, что в принципе надо делать… Вот это очень важно понимать: что прямо в момент, когда высокое собрание будет только-только собираться, уже изначально было понятно, что они хотят решить не только данный конкретный случай, а они хотят, что называется, как сегодня говорят, проложить дорожную карту, да? То есть создать некий алгоритм решения таких дел на будущее. Всё-таки покушение только на Георга уже второе, то есть всё может дело перерасти в тенденцию, да? А раз в тенденцию, то нужно иметь для этого какую-то схему.

И вот собирается такой интересный орган, как Комиссия зелёной скатерти — a Board of Green Cloth. Это так названо, потому что заседает она за столом, покрытым зелёным сукном, зелёным суконным покрывалом. Это очень представительная комиссия, которая с момента, когда учреждён пост премьер-министра — сэр Роберт Уолпол стал первым таким, да, премьер-министром — значит, с этого момента возглавляется премьер-министром, то есть главным чиновником королевства. И входят туда весьма-весьма полномочные лица. Ну, вот чтобы вы представляли себе, какая была ей оказана честь: в комиссию входили премьер-министр (он же по совместительству канцлер казначейства) Уильям Питт-младший, министр внутренних дел лорд Сидней, министр иностранных дел лорд Кармартен, сэр Фрэнсис Дрейк от Адмиралтейства — это, по-моему, пятый что ли потомок…

С. БУНТМАН: Ну, того самого!

А. КУЗНЕЦОВ: Племянника, племянника, племянника…

С. БУНТМАН: Племянника.

А. КУЗНЕЦОВ: Племянника пирата её величества, да. И он через несколько лет станет младшим лордом Адмиралтейства, или вторым лордом Адмиралтейства, то есть первым заместителем военно-морского министра, что для Великобритании того времени пост чрезвычайно высокий и ответственный. И специально подобранный судья отвечал как бы за юридическую сторону дела. Андрей нам напоминает, что надо картинки, действительно, посмотреть. Спасибо большое, я как-то, как обычно, увлёкся. Давайте взглянем на его величество, да? Вот…

С. БУНТМАН: А-а-а, это…

А. КУЗНЕЦОВ: Парадный портрет, да.

С. БУНТМАН: Во всех регалиях.

А. КУЗНЕЦОВ: Но я выбрал его не только потому, что он во всех регалиях, а потому что здесь он по возрасту примерно соответствует вот тому возрасту, когда это второе покушение произошло. Значит, дальше мы увидим с вами — на второй картинке мы увидим парадное, фасадное изображение Сент-Джеймсcкого дворца. Вот, король в тот день подъезжал к одному из задних входов, потому что был такой, более интимный, да, вот не для, так сказать, парадных церемоний. Ну и, наконец, третья картинка представляет собой иллюстрацию из одного из журналов — пресса очень следила за этим делом, — вот где изображено это событие: вот там Маргарет Николсон с этим импровизированным кинжалом, так сказать, бросается на короля, но, значит, её…

С. БУНТМАН: Она здесь очень как-то почтенно выглядит, Маргарет Николсон тут.

А. КУЗНЕЦОВ: Я нашёл другое её изображение, более крупное, но не стал, всё-таки предпочёл вот эту жанровую сценку, потому что там она просто красавица — она такая миледи, там, в шляпе какой-то аристократической с локонами, с необычайно правильными красивыми чертами лица.

С. БУНТМАН: Да, да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: То есть это всё явно совершенно фантазии художника. Она была женщина самая что ни на есть простая, сейчас мы до этого дойдём. И вот эта вот самая высокая комиссия села и начала решать не только и даже не столько вопрос её безумия, а стала решать вопрос, как решать вопрос её безумия.

Были прагматики, которые говорили: ну, а чё мы, милорды, чё мы тут штаны-то просиживаем казённые, да? У нас есть Treason Act, деяние её подпадает под него на все сто сорок шесть процентов, да — с оружием в руках на особу монарха. Чтобы мы не думали, что на кого-то другого, она даже сумела до него дотянуться: всё, какие вопросы-то? Давайте передадим это на рассмотрение присяжных. Ежели она действительно ку-ку, ну и пусть присяжные это решат, и тогда она ку-ку, и тогда, значит, будем решать, что с ней делать дальше.

А ежели она, значит — они решат, то она не ку-ку, всё равно скорее всего ничего страшного не произойдёт. Потому что наш добрый король уже изволил, так сказать, произнести в её адрес сочувственные слова — значит, как обычно, приговор пойдёт на утверждение его величеству, и, скорее всего, его величество проявит христианскую милость, которая будет с восторгом встречена всем королевством. На это любители правильной процедуры говорили: а-а-а, а если они её признают сумасшедшей, её отпустить? Ну мы же в основном до настоящего времени сумасшедших-то отпускаем…

С. БУНТМАН: Просто, вообще.

А. КУЗНЕЦОВ: Это действительно так. Ну, есть родственники — передавали родственникам. А ежели родственников нет и неизвестно, где они — но есть какое-то пристанище, есть какой-то адрес, где человек, значит, обитал, да, — то и иди на все четыре стороны. Вот если пристанища нет, тогда закон о бродягах — сейчас мы до него дойдём, это чрезвычайно важный, так сказать, кусок британской, извините, британского законодательства. Но у неё есть пристанище — известен её квартирный хозяин, она уже три года у него снимает какое-то там жилое помещение и, бог даст, и дальше могла бы снимать, да, так что чего уж тут.

Да, — говорили на это третьи, — хорошо бы её, конечно, закрыть. Закрыть её можно всё по тому же закону о бродягах, и для этого не нужен суд, для этого достаточно решения министра внутренних дел — вот он тут сидит, лысину париком прикрывает. Но общественное внимание больно большое. Если мы просто решением министра её, значит, закроем, не будет ли от этого ущерба со стороны газет всяких, которые только спят и видят, как бы в очередной раз пнуть, лягнуть правительство его величества. А через правительство, страшно сказать, и самоё его величество. Ну ладно, короче: к моменту, когда началось собственно заслушивание и рассматривание всяких доказательств и обстоятельств, мало-мальски единого мнения по вопросу о том, что с ней делать, не наблюдалось в высокой комиссии.

Дальше допросили её квартирного хозяина, который в показаниях, надо сказать, путался и явно совершенно пытался понять, чего от него ждут. Сначала он довольно бодро заявил, что он три года её знает, квартирную плату вносит регулярно, значит, трудолюбива. Как он ни придёт за платой, а она всё время то шьёт, то кроит, то гладит, то ещё занимается каким-нибудь, значит, своим портняжным делом. А никаких признаков безумия с её стороны он не наблюдал. Что, совсем не наблюдал? — спросила комиссия. И квартирный хозяин понял, что он, кажется, не попал в правильный ответ.

Нет, ну вообще-то да, сказал квартирный хозяин. Не то чтобы она там, так сказать, на людей бросалась, но знаете, у неё очень странная привычка: она всё время себе под нос что-то бормочет. Запросили, попросили специальные полицейские власти опросить соседей — соседи сказали: да, тётка безвредная, хорошая соседка, никакого там буйства, никакого пьянства, никаких особенных пороков, мужики не шастают. Но, действительно, постоянно разговаривает сама с собой — что есть, то есть. Одним словом, допрос свидетелей картину тоже не прояснил. И тогда решено было приступить к разговорам непосредственно с задержанной.

Задержанная поначалу связно, складно, без каких-то там противоречий и внешних признаков безумия рассказала свою невесёлую, но очень типичную историю. Она из семьи мелкого ремесленника. Как только она чуть-чуть подросла (подросла по представлениям тогдашнего времени, то есть когда ей исполнилось двенадцать), она начала искать себе место горничной или ещё какой-нибудь прислуги. Нашла в одном хорошем доме — ей повезло, — хорошо там служила. Когда она увольнялась, ей дали рекомендации — она попала в другой хороший дом. И так на протяжении почти двадцати лет — да не почти, а, по-моему, двадцати лет, с двенадцати до тридцати трёх, если не ошибаюсь, — она путешествовала по разным домам, вполне аристократическим, очень-очень, что называется, хорошим домам.

И вполне вероятно, что так она всю жизнь и принадлежала бы вот к этому, ну, такому среднему классу английской прислуги. Конечно, понятно, что, там, дворецкие или какие-то уникальные повара стояли повыше, да? Но в любом случае — она не хуже, там, вот такой основной массы прислуги в хороших домах. Но бес попутал. У неё с другой прислугой мужского пола случился роман. И вроде как ничего такого — там, обычно в таких романтических или сентиментальных литературных произведениях, там, беременность, и всё. Никакой беременности не было, но, видимо, их просто застукали в какой-то слишком откровенной ситуации или ещё, в общем… А, может быть, кто-то место хотел расчистить из других слуг для своего родственника и стукнул. Поди разбери, что там произошло.

В общем, ей отказали от дома, никаких рекомендаций не дали. Ну и похоже, что, в общем, с учётом того, что на рынке труда ситуация в 18-м веке была очень напряжённой — похоже, что она поняла, что больше ей такого хорошего, тёплого, сытного места не найти, и перешла в разряд белошвеек. В это время в Англии белошвейка, как и во Франции, уже, в общем, означало женщину, которая сама зарабатывает на жизнь: где может — иголкой, а где иголкой не получается — в общем, другими сопутствующими способами.

Но вот похоже, что Маргарет Николсон не замечена ни в какой греховной жизни, потому что соседи ничего не сказали по поводу того, что к ней мужчины ходят один за другим, что там какие-то пьянки, шум за стенкой и так далее — нет, все говорили, что она женщина вполне добронравная. Ну хорошо, перед нами, получается, тридцатишестилетняя женщина — ну, не семейная, ну без детей, ну бывает, да? Трудящаяся, имеющая постоянное место жительства, имеющая какой-никакой, но вроде бы регулярный доход. Чего на короля-то бросаться, — задала ключевой вопрос комиссия… И вот здесь нам, видимо, надо прерваться на рекламу.

Реклама

А. КУЗНЕЦОВ: Вот, да, прекрасно. А дальше начали её, значит, исповедовать уже о причинах её этого самого. И выясняется, что, оказывается, вот эта самая петиция… Кстати говоря, она стояла с пустым листком бумаги. И это доказывает, что в этой конкретной ситуации она уже не собиралась никакую петицию передавать, это была приманка. Но оказывается…

С. БУНТМАН: Здесь же умысел.

А. КУЗНЕЦОВ: Умысел, конечно, причём очень рациональный, да. Довольно хитро, психологически точно выверено: добрый король, конечно, не отбросит просителя из простонародья. Оказывается, до этого она разными путями уже переправила в Сент-Джеймсский дворец то ли семь, то ли восемь обращений на имя его величества. Предыдущее, там, за неделю или за две до описываемых событий. И на вопрос: чего хотела-то, болезная? — она сказала: милорды, а хотите, я восстановлю вот эту предпоследнюю петицию, да, чтобы вы понимали, в чём суть дела. Серёж, я нашёл её текст. Я как мог, значит, перевёл, стараясь сохранять стиль и так далее.

Текст, по-моему, замечательный: «Настоящим я имею намерение со всей серьёзностью просить ваше величество по возможности помочь мне избежать покушения на жизнь короля, которое я неизбежно должна совершить, если усилия вашего величества не помогут мне это предотвратить. Моё дело касается кровных прав и понимания английской короны, под чем я подразумеваю правильную королевскую женитьбу, в том случае если у меня будет достойное имущество, которое я могла бы принести в качестве приданого. До тех пор, пока я не могу это сделать, я предвижу наиболее фатальную катастрофу за тысячи лет существования человечества, которую только способен вообразить человеческий разум, из-за брака с иностранкой, ведущего к смешению языков».

С. БУНТМАН: Да-да-да-а-а…

А. КУЗНЕЦОВ: У лордов должно было вскипеть под париками. Причём я это разбил всё-таки на три предложения, вот этот толстовский абзац.

С. БУНТМАН: А это всё было одно?

А. КУЗНЕЦОВ: Это всё в одном предложении.

С. БУНТМАН: …как ни старались люди, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Значит, получалось, что она предлагает себя в жёны. Правда, не очень понятно, кому: то ли королю, женатому на иностранке, то ли принцу Уэльскому, который официально не женат, но тоже пребывает в устойчивой связи с иностранкой, да ещё католичкой. При этом она понимает, что в качестве приданого ей принести нечего и просит её этим снабдить, для того чтобы женить на себе одного из этих двух женатых мужчин. А делает она это не потому, что ей замуж очень хочется, она любит кого-то из них, а потому что она рассчитывает таким образом предотвратить величайшую катастрофу — что-то вроде последствий неудачного строительства в Вавилоне одного, так сказать, сооружения в древние времена.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Начали аккуратно расспрашивать, ну и дальше её понесло уже по полной программе. Она им сообщила, что вообще-то она девушка непорочная, но одновременно она, значит, произвела на свет двух таких достойных джентльменов, как лорды Мэнсфелд и Лавборо. Члены комиссии хорошо знали обоих почтенных джентльменов, более того, они без всяких справок из домоуправления понимали, что оба джентльмена старше её.

То есть даже если отбросить вот этот вот парадокс насчёт того, что девушка, но при этом мать, хотя, в общем, согласись: отдаёт некоторым кощунством, да, потому что…

С. БУНТМАН: Несомненным кощунством.

А. КУЗНЕЦОВ: В этом виде спорта не так много претендентов, так сказать, на престол, а она тут на рекорд идёт фактически сразу, да. Но, так сказать, вот как быть с тем, что лордам под пятьдесят, а ей тридцать с хвостиком?

С. БУНТМАН: Ну ты понимаешь, что король сам спровоцировал её?

А. КУЗНЕЦОВ: Мне кажется, она тоже так считала.

С. БУНТМАН: Ты понимаешь, в чём дело: была очень большая история о том, что никто в королевской семье не может без одобрения короля жениться. Даже не наследники престола, у которых, там, надо было быть хранителями церкви и прочего, но это обсуждалось в парламенте и я не знаю как. Вот, бились вокруг этого, между прочим, при принце Уэльском Джордже — тоже это к нему и относилось. А ещё и к Кентскому герцогу — одному из родственников короля. Так что, в общем-то, это она свихнулась на почве интернета тогдашнего.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну и последнее слово, как бы последняя капля, последнее решение, что называется — за доктором. Пригласили доктора, и не абы какого, а главного врача вот этого бетлемского, или бедламского. Причём, надо сказать, что я раньше думал, что Бедлам — это наше искажённое произнесение. Нет, это сами англичане переделали Бетлем (Bethelem) в Бедлам.

С. БУНТМАН: Нет, это тамошнее, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Мы просто кальку, так сказать, унаследовали. Вот, сейчас нам Андрей покажет такого толстого, полного джентльмена. Он действительно толстый, он действительно доволен своим, так сказать, положением — это доктор Монро. Дело в том, что должность главного врача семейством Монро была практически приватизирована. То ли четыре, то ли пять поколений докторов Монро возглавляли этот госпиталь. Почему? Это, по сути, синекура. Благотворительные деньги идут, звание главного врача очень почётное, — почти все они под это дело тут же открывали свои частные клиники, — возможности для воровства совершенно неограниченные, потому что сумасшедшие могут жаловаться, не жаловаться — все крутят пальцами у виска и говорят: ах ты, бедняга, на тебе, значит, хлебца.

Но, тем не менее, в Англии на тот момент это, видимо, был крупнейший специалист по умственным расстройствам. И он сказал: ну таки да, сумасшедшая, мой клиент. В общем, высокая комиссия решила судьбу не искушать, на суд присяжных это всё не вытаскивать. Министру внутренних дел было сказано: давай, мужик, твоя ария, твой выход. То есть проблему не решили. То, для чего они собирались, по большому счёту — создать некий правовой механизм, — создано не было.

В очередной раз дело было решено вот сиюминутно, на основании закона о бродягах, натянутого на это случай с большим усилием. Но надо сказать, что закон о бродягах в той формулировке, в которой он тогда действовал, был практически резиновый и мог быть применён ну вот практически к любому человеку. Вот. И её вот этим вот самым административным приказом отправили в Бедлам, где она, как я уже говорил, проживёт 42 года: переживёт переезд, там, два пожара, ещё какую-то ерунду, — и скончается в возрасте, по-моему, на 79-м году жизни.

С. БУНТМАН: Да, примерно так, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, а мы тем временем, значит, попросим Андрея показать нам последовательно сначала парадный вид этого учреждения, именно того, в котором в это время находился Бедлам, потому что за свою очень долгую, семивековую историю он переезжал не раз и не два. По-моему, четыре или пять раз он менял место своего нахождения, сейчас это совсем другой комплекс зданий. Ну, а дальше чёрно-белая гравюра из знаменитой серии работ английского художника Уильяма Хогарта, который изобразил вот население Бедлама, всю вот эту печальную толпу.

В это время в Бедлам уже за денежку — за небольшую достаточно — пускали желающих на экскурсии, зевак, кто-то просто посмотреть, кто-то, как в обезьяннике, рожи построить, кто-то приносил какую-то еду этим несчастным. Пускали родственников, потому что особенно кормить их там не обещали, поэтому считалось, что и хорошо, если родственники будут навещать, приносить какую-то еду, — ну, в общем, проходной двор практически. Эксперименты над ними ставили, потому что психиатрия в этот момент находилась в зачаточном состоянии, то есть даже не родилась ещё. Какие-то водолечения, холодные обтирания пробовали, ещё что-то, но это всё… Это даже не метод научного тыка, это метод ненаучного тыка в конце 18-го века.

Надо сказать, что образ её вдохновил в том числе и поэтов. Дайте нам, пожалуйста, Андрей, обложку оксфордского издания 1810 года, которое называется «Посмертные фрагменты из Маргарет Николсон». Креста нет на двух соавторах, — потому что Маргарет Николсон ещё была жива и ещё 10 с лишним лет проживёт после публикации вот этих вот самых поэтических произведений, очень дерзких, ставящих под сомнение вообще вопрос о прерогативах королевской власти, о её праве на управление и так далее. Но в конечном итоге имя второго нам ничего не скажет, а имя первого из авторов этой мистификации — Перси Шелли, известный английский поэт этого времени. Они изобразили дело так, как будто публикация осуществлена её племянником, вот к нему попали её, значит, какие-то записки.

Но дело в том, что никакого племянника у неё не было. Это выдуманная фигура. То есть просто два молодых ещё человека никому не известных, они сфабриковали вот это вот, такую мистификацию. Очень модно в начале 19-го века, далеко не обязательно из каких-то корыстных мошеннических соображений. Авторское тщеславие тоже хороший этот самый. И решить вопрос принципиально удалось только со следующей попытки.

Май 1800 года, некто Джеймс Хэдфилд попытался действовать по той схеме, по которой будет действовать Джон Уилкс Бут через две трети столетия на другой стороне Атлантического океана. А именно — убить в ложе в театре. Дайте нам Андрей, пожалуйста, следующую картинку. Мы увидим этого самого Хэдфилда, как его художник увидел. Он совсем молодым человеком, в возрасте 22 лет, по-моему, завербовавшись в армию, принял участие в одном из сражений коалиционных против революционной французской армии на континенте. Был в этом сражении сильно изранен. Чуть ли не семь ударов саблей он получил. Был взят в плен. Потом, по окончании очередной фазы военных действий, его вернули. Но, видимо, вот эти вот удары, в том числе и по голове, не прошли даром. Ему в голову запала идея, которую относят к так называемому милленаризму.

С. БУНТМАН: А! Конец света?

А. КУЗНЕЦОВ: Конец света, причём вызванный каким-то конкретным событием. Событием, которое можно предугадать и даже сконструировать. Можно подтолкнуть. Причём конец света в данном случае понимается не как что-то кошмарное.

С. БУНТМАН: Нет!

А. КУЗНЕЦОВ: А вполне может пониматься как наступление царства истины.

С. БУНТМАН: Ну конечно, это второе пришествие. Предстать, всё так.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, да. Конец неправильного света, конец грешного света. Того света, где всё через известно что. А вот подтолкнём мы это событие, наступит второе пришествие, и тут-то настанет рай земной, царство справедливости и т. д. В его несчастную израненную голову почему-то пришла мысль — подозревали, что его подговорил один из не сумасшедших милленаристов, хотя я не уверен, что такие бывают: ну, по крайней мере не буйных. В его голове угнездилась мысль, что ежели он станет жертвой, причём обязательно, вот так вот: именно казнь, жертвой-жертвой. Не просто, там, пинков надают, а вот убьют. Если он станет жертвой правительства, то это, вот, точно должно привести к вот этим самым столь ожидаемым и столь ценимым событиям.

Где-то он добыл пистолет. Ну, военный всё-таки человек в недавнем прошлом. И отправился в театр. Было известно, что король вообще театр любит. И было известно, что в этот вечер он в данный театр собирается. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, следующую картинку. Вот примерно так выглядели в это время интерьеры театра Друри-Лейн. Я в нём был в самом начале 2000-х, я по обмену с учениками ездил, смотрели мы легендарных «Кошек», мюзикл «Cats». Он, конечно, уже не так интерьер выглядит, но всё равно вот сохраняется вот эта вот система таких вот…

С. БУНТМАН: Балконов, лож.

А. КУЗНЕЦОВ: …балконов, да. Ну, в принципе, классическое убранство дорогого театра того времени. Ну и дальше следующая картинка, где опять же художник вообразил — понятно, что свидетелем он не был, вот — как, собственно говоря, из толпы покушающийся стреляет в короля, появившегося в ложе.

Он не попал. Вообще не попал. В отличие от Бута, даже близко не было. Его тут же, естественно, скрутили. И вот здесь как раз уже было принято решение провести процесс, не прятать его никаким административным порядком, провести процесс, понимая, что этот процесс должен стать прецедентом. Я думаю, что до судьи довели то, что он не просто дело рассматривает — чтобы он был повнимательнее, дело, которое скорее всего прецедентным становится.

В общем, к процессу хорошо подготовились. Причём опять же, сразу хочу сказать — это не шоу-процесс. Это не показательный процесс. Ни в коем случае не было цели его растерзать показательно. Просто хотели создать прецедент какой-нибудь. Прецедентов, когда казнили за гораздо меньшие вещи, до чёрта было.

С. БУНТМАН: Ой! Казнили, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Причём как казнили? Квалифицированно казнили, во всех смыслах слова. Здесь явно совершенно хотели создать другой прецедент. Но опирающийся на судебное решение. Надо сказать, что у обвиняемого в высокой измене, ну, в государственной измене (мы переводим high treason), — у него было два преимущества перед обвиняемыми, скажем, в обычном покушении на убийство, обычного человека. Во-первых, ему полагались от короны два бесплатных адвоката, ежели он хотел. Он мог защищать себя сам, но ежели он хотел, он имел право на двух адвокатов, которых оплачивало бы министерство финансов. И во-вторых, что-то ещё было такое вот, ставившее этого человека в достаточно особенное, сейчас я может быть вспомню что.

Но вот для этого дела ключевым было то, что ему полагались адвокаты. И он выбрал, и этот человек согласился и принял на себя защиту. Видимо, тоже понимая, что это дело… Хотя он уже был очень известен, но слава лишней не бывает. Это всем известно, кто с ней сталкивался. Адвокат, который был знаменит вообще как уголовный адвокат. И, в частности как уголовный адвокат в делах, где шла речь о невменяемости. Его звали Томас Эрскин. И на следующей картинке, которую Андрей нам покажет, мы увидим джентльмена, который вот собственно Томас Эрскин — он и есть: который взялся за защиту и провёл её в высшей степени квалифицированно, как я понимаю, к всеобщему удовольствию. Вот тем, что совершенно очевидно подсудимого квалифицированно защищали — это всех удовлетворяло. Да, нам нужен справедливый суд, а не Шемякин какой-нибудь.

На что Эрскин упирал? Обвинение, как обычно, говорило: ну какой он сумасшедший-то, ну о чём вы говорите? Смотрите, как он рационально действует. Ну, во-первых, у него есть мотив. Если вы скажете, что этот мотив безумный — ну тогда вы и религию ставите под сомнение. И вопрос о Страшном суде. Ну хорошо, этот человек искажает эту концепцию, но в принципе-то исходит из неё же?

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: То есть он заблуждается, но он логичен. Затем он выясняет, когда король будет в каком театре. Он приходит в этот театр и достаточно осторожен, чтобы незамеченным пронести пистолет. Пистолеты того времени достаточно внушительная штука. Он рационально выбирает себе лучшего адвоката из тех, которые действительно могли бы быть в этом случае выбраны. То есть он действует рационально.

Вот, Эрскин таким образом завершает своё выступление в прениях: «Я должен убедить вас не только в том, что несчастный заключенный был сумасшедшим в соответствии с моим собственным определением безумия, но и в том, что рассматриваемый поступок был непосредственным следствием болезни». Эрскин вызвал трёх экспертов: два врача общей практики, один военный хирург, — которые рассказали о том, что, вот, они исследовали характер ран, которые получил этот молодой ветеран, подробно, периодически сбиваясь на латынь, поведали присяжным, к какого рода последствиям, что у него там внутри травмировано в его несчастной голове, к какого рода последствиям это всё должно было привести.

И, в общем, сложилась вполне чёткая, вполне внятная картина, что, да, человек помешался, помешался несчастный на почве травм, полученных в бою на службе его королевскому величеству. Ну вот так, ну что теперь? И судья, последняя на сегодня картинка у нас, если не ошибаюсь: джентльмен в судейском парике — не перепутаешь…

С. БУНТМАН: В парике, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, в судейской мантии. Это человек, который вёл этот процесс — лорд Кенион, вёл очень корректно, очень доброжелательно по отношению к защите. И в результате он подвёл присяжных к тому, чтобы те вынесли оправдательный вердикт. А сам лорд постановил, что да, этот человек не должен быть наказан в уголовном порядке, но, поскольку в силу насильственного характера совершённого и того, что излечение его под большим вопросом, он может продолжать представлять собой общественную опасность, в том числе и для обожаемого монарха — его следует поместить на психиатрическое лечение.

Вот именно это, а также то, что парламент немедленно занялся разработкой двух новых законов… Конечно, когда мы смотрим на другой парламент, более современный, и говорим про бешеный принтер — у нас есть для этого основания, но и в нормальных странах, с точки зрения парламентаризма, бывает так, что парламентарии как ужаленные начинают мастырить нормативный акт вот под какие-то обстоятельства, потому что надо срочно, срочно надо. Вот это тот самый случай, 1800 года, когда они мастырили…

С. БУНТМАН: Ну это же очень же важный получился акт-то законодательный, очень важный! И это первый был вообще такой…

А. КУЗНЕЦОВ: Один из них был первый — Закон о душевнобольных преступниках — то есть это первый акт, который вообще вводит отдельное понятие: душевнобольные, но преступники. Раньше получалось как: либо ты преступник — тогда тебя на виселицу или в тюрьму…

С. БУНТМАН: Либо нет…

А. КУЗНЕЦОВ: Либо ты душевнобольной — тогда пошёл вон к родственникам или там куда-то, да? А вот теперь появляется третья категория: душевнобольные преступники, и именно этот закон определит то, что раньше делалось приказом министра внутренних дел, вот это вот всё, там, закон о бродягах, который здесь ни при чём. А второй акт был не новый — это, по-моему, восьмая или десятая редакция подобного акта — это Закон о государственной измене.

С. БУНТМАН: Угу, то есть это новая редакция была…

А. КУЗНЕЦОВ: Это новая редакция, причём эта новая редакция…

С. БУНТМАН: …что это относится вот душевнобольной преступник и его определение и наказание ему — это относится и к государственной измене.

А. КУЗНЕЦОВ: Главное в этом акте было то, что они упростили процедуру рассмотрения дел, уравняв с обычными покушениями и обычными убийствами. То есть они убрали особый порядок рассмотрения, особые привилегии и так далее. На самом деле, если задуматься — тоже кощунственный акт: покушение на жизнь короля рассматривается точно так же, как покушение на жизнь любого из…

С. БУНТМАН: …любого другого человека.

А. КУЗНЕЦОВ: …его подданных, да. Но вот тем не менее оба эти закона просуществуют долго, особенно Закон о душевнобольных преступниках — его отменили то ли в семидесятые, то ли в восьмидесятые годы 20-го века и заменили, соответственно, другим, более современным актом, а до этого, соответственно, почти два столетия он действовал. И с точки зрения сегодняшнего законодательства, конечно, гуманным этот акт назвать нельзя, потому что он предусматривал практически пожизненное заключение вот в этом самом Бедламе.

Сегодня ситуация другая: душевнобольной человек направляется до излечения, и ежели такое излечение произойдёт, — а примеров довольно много, когда люди, совершившие тяжкие преступления, через некоторое время признаются излечившимися и выпускаются. Есть случаи жуткие, а есть случаи, когда действительно люди вылечиваются и возвращаются, что называется, к нормальной жизни. Но надо понимать, что это 1800 год. Слово «гуманизм» в это время, в том числе и в Великобритании — я бы сказал, в Великобритании чуть ли не в первую очередь — существовало только в сочинениях очень завиральных литераторов и философов, а вот в повседневном правосудии, так сказать, им старались не пользоваться.

С. БУНТМАН: Это замечательная история, потому что действительно мы видим первый, но объективно — это был путь к гуманному разрешению…

А. КУЗНЕЦОВ: Объективно — да, это шажок, и именно так его и надо рассматривать. Не просто брать текст и говорить: ну, вообще, что за людоедство, — а надо смотреть на то, что это именно путь к дальнейшей гуманизации вот этой нормы.

С. БУНТМАН: Ну что ж, замечательная история. Спасибо большое! Это было, я уж не знаю, что к чему сейчас приложение. Во всяком случае, у нас получился такой диптих — рассказ о Георге III и рассказ о любопытнейшем и очень важном акте законодательном, который вышел из покушений на упомянутого Георга III. Спасибо всем большое!

А. КУЗНЕЦОВ: До свидания! До следующего четверга, я надеюсь. Всего хорошего!